aznevtelen (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
aznevtelen) wrote2025-03-01 07:09 pm
aznevtelen) wrote2025-03-01 07:09 pm
По старым постам. II (Крушеван)
Прибавление к посту Памяти Павла Александровича Крушевана.
Павел Александрович Крушеван. // Кишиневские Епархиальные Ведомости. Кишинев, 1909. №49, 06 (19).12, отдел неофициальный, с. 1970-1977.
{с. 1970}
De mortuis aut bene, aut nihil, говорит латинская пословица. Но когда желают держать речь о важных общественных деятелях, эта пословица неприменима. Деятельность таких лиц должна встретить всестороннюю безпристрастную оценку, так как она является уроком для последующих деятелей. Скрывать ошибки умерших предков это значит вызывать повторение этих ошибок со стороны потомков. Не будем повторять всех хвалебных отзывов о П.А. Крушеване, которыми друзья напутствовали его в могилу, так как всякое повторение для читателя неинтересно. Укажем только на то, что П.А. Крушеван признан на своем посту незаменимым. Многие пошли в своем восхищении пред личностью П.А. дальше и начали утверждать, что с его смертью и дело его должно погибнуть. Говорящие это, конечно, не подозревают, какая хула на П.А. заключается в их словах. Если дело П.А. с его смертью должно погибнуть, то это не дело, а одна шумиха. Дело Петра Великого живет два столетия и, несомненно, долго еще будет жить,а дело Буланже погибло с его смертью. Не будет, конечно, для П.А. большой честью, если его сравнять с генералом Буланже.
*) Мы обещали (см. в №24 т.г. ст. «Памяти П.А. Крушевана») сообщить краткие биографические сведения о П.А. Крушеване, по поводу его смерти, и подробно разсказать о погребении его. По некоторым обстоятельствам мы не исполнили этого обещания. Недосуг и невозможность в короткое время собрать более или менее обстоятельные сведения о жизни П.А.Крушевана помешали нам продолжить свою статью; теперь же подробное описание похорон этого человека уже не имеет такого острого интереса, каким это событие было в свое время(оно описано в №145 и смежных «Друга» за т.г.), почему мы и решили к полугодовщине со дня смерти Павла Александровича ограничиться ныне предлагаемой небольшой заметкой о жизни и деятельности Павла Александровича, составленной одним из сотрудников, который задался
целью безпристрастно осветить светлые и теневые стороны характера и деятельности Павла Александровича. Ред.
{с. 1971}
Мы видим, что дело П.А. Крушевана живет, и верим, что оно и будет жить. В этом заключается нерукотворенный памятник его деятельности, а будет ли другой,— рукотворенный, не важно.
Посмотрим, что это была за деятельность.
П.А. Крушеван известен главным образом как ярый антисемит. Но не всегда он был таковым. В 1897 г. он начал издавать газету «Бессарабец», на первых порах в ней сотрудничали евреи. В 1900 году секретарем редакции этой газеты был еврей Янкель Гершкович Соскин, или, как он предпочитал называть себя, Яков Григорьевич Соснов. Надо думать, этот милый народец, пригревшись около Крушевана, показал себя во всей красе, если напоследок был изгнан, как и всегда отовсюду.
Мы не беремся утверждать, что отсюда получил начало и антисемитизм Крушевана, но несомненно под влиянием испытанных им личных впечатлений антисемитизм его обострился, настолько обострился, что в 1903 году его нашли возможным обвинять в организации еврейского погрома. Обвинение было нелепо и заведомая гнусность этого обвинения подлила масла в огонь и сделала Крушевана тем, чем он был в последнее время. Можно поэтому сказать, что евреи сами приготовили на свою голову Крушевана. Этой хитрой и пронырливой нации никогда не хватало настоящего ума и дальновидности. Своими нелепыми обвинениями они сделали Крушевана народным героем.
Они утверждали, что Крушеван подготовил погром своей травлей евреев. Утверждать что-нибудь подобное о каком либо публицисте значит оказать ему большую честь. Если публицист может направлять народную толпу в желательном ему направлении, то это второй Петр Амьенский, это выдающаяся личность, редкий талант, быть может, гениальный демагог. В таком именно виде предстал Крушеван пред глазами всего мира после еврейского погрома. Смеем думать, что Крушеван среди русских националистов ту репутацию, какою он напоследок пользовался, получил уже после того, как его имя прогремело на страницах левой еврействующей печати.
{с. 1972}
Но если слава Крушевана, как возбудителя юдофобства в Бессарабии и даже во всей России, была сильно раздута его противниками, то что же такое он представлял собою?
Во всяком случае он был искренний антисемит. Но антисемиты могут быть отвлеченными, холодными людьми. Крушеван не был таким, ему свойственен был антисемитизм и теоретически и практически. Он не только сознавал зло, причиняемое евреями, но и горячо ненавидел их. Вот относительно этой черты крушевановского антисемитизма можно сказать,что она воспитана евреями и именно в последнее время. Тяжелые впечатления, полученные Крушеваном от евреев газетных сотрудников, евреев газетных противников, внесли в его проповедь антисемитизма страстность, заставляющую предполагать личное раздражение.
Что касается содержания этой проповеди, то, конечно, Крушеван являлся выразителем известных взглядов; но взгляды эти пока еще не нашли себе приема в правящих сферах и неизвестно, насколько они привились в среде русских националистов, поэтому говорить о роли Крушевана, как антисемита—теоретика, преждевременно.
Тем не менее проповедь Крушевана по еврейскому вопросу имела очень большое значение и, что особенно важно, она имела такое значение независимо от своего содержания. Когда Крушевана обвиняли в организации еврейского погрома, он резонно возражал: я писал также и по городским делам, но это не вызвало погрома. Крушеван был прав: еврейский погром произошел не потому, что Крушеван писал статьи против евреев, а потому, что у местного населения еврейский вопрос был больным местом. Крушеван и после погрома писал много о городских делах и напоследок даже отважился вступить в открытую борьбу с составом городской думы и потерпел поражение. То же, что он писал по еврейскому вопросу, не пропало даром.
Было бы большой ошибкой утверждать, что Крушеван открывал глаза населению на еврейские проделки. Евреи и без того были хорошо известны населению и от того, что был опубликовано несколько больше фактов еврейской эксплуатации, положение их не могло измениться. Но большое значение име- {с. 1973} ло то, что население Бессарабии до Крушевана в своих слабых попытках борьбы с еврейством не встречало сочувствия и поддержки ни со стороны администрации, ни со стороны печати. Крушеван первый поднял резкий протест против еврейского засилья и вот к нему направились симпатии местного населения; стоило Крушевану поднять знамя антисемитизма, под это знамя собрались толпы. Таким образом не Крушеван создал в Бессарабии антисемитизм, а сам антисемитизм создал популярность Крушевана среди местного населения. Та резкость, с которой он выступал против евреев, сделала его имя эмблемой антисемитизма. В направлении его статей не было той половинчатости, которую называют умеренностию; а как известно, все яркие представители какого-либо направления дают имя этому направлению, поэтому естественно имя Крушевана сделалось символом безпощадной борьбы с еврейством, борьбы без надежды на компромисс, на примирение.
Выходит, таким образом, что Крушеван — яркое произведение своей эпохи и в создании той роли, какую он играл, большая заслуга принадлежит его врагам-евреям. Но не это главным образом характеризует его, как выдающегося человека. Если бы Крушеван ярко выражал лишь недостатки своей среды, было бы мало для него чести; если бы он был лишь креатурой среды, очень мало пришлось бы на долю его личных заслуг. Но Крушеван был более, чем создание своей среды, своего времени: он владел тем, чего не могли ему дать ни среда, ни время, и что время и среда могли только разрушить в нем. Крушеван жил среди еврейского засилья, имел сотрудниками евреев, был ненавидим евреями, искушаем ими и, несмотря на все это, остался независим от евреев. Мало того, объявил евреям борьбу. Без связей, без капитала, а в последнее время и без кредита, он не только не был подавлен евреями, но сам был для них грозой. Он своею деятельностию явил пример редкого мужества и вполне заслуженно стал во главе освободительного от евреев движения в Бессарабии.
Перейдем теперь к роли, которую сыграл Крушеван в местном отделе союза русского народа. В данном {с. 1974} случае повторилось то положение, которое выдвинуло Крушевана в еврейском вопросе; конечно, Крушеванъ не создал черносотенного направления в Бессарабии. Оно было и до Крушевана и помимо Крушевана, подогреваемое еврейским засилием, как и в других губерниях в черте еврейской оседлости. Но без Крушевана и его газеты это движение, вероятно, было бы неорганизованным и не имело бы успеха. Крушеван поднял известное знамя, вокруг которого собрались все, кого объединял лозунг: за веру, царя и отечество. Свою газету он сделал трибуной, с которой велась пропаганда верности самодержавию. Наконец, как общественный деятель, бывший всегда у всех на виду, он явился единственным достаточно всем известным, достаточно популярным человеком для того, чтобы быть общепризнанным главою образовавшегося в Кишиневе по его призыву отдела союза русскаго народа.
В январе 1907 года Крушеван был избран в члены Государственной Думы. В этом звании он выдающейся деятельности не проявил. Объясняя свое поведение, он заявил на общем собрании членов Кишиневского отдела союза рускаго народа, что во второй Государственной Думе нельзя было ничего сделать, почему он предлагал своим коллегам сложить свои депутатские полномочия, что, по его мнению, должно было произвести на общество впечатление не в пользу второй Думы. Но коллеги, кажется, лучше Крушевана поняли свою роль. Они сумели и во второй Думе кое что сделать. Они, говоря через головы членов Думы к народу, дискредитировали левые партии и тем подготовляли на будущих выборах торжество своей партии. Крушеван, хороший оратор, памфлетист, был по преимуществу способен выполнить такую роль, но он ея не выполнил. Нужно думать, ложное самолюбие не позволяло ему выступать там, где он рисковал подвергнуться всякаго рода издевательствам, на которые не скупились левые члены Думы в расчете зажать своим правым коллегам рот. Крушевану они, действительно, рот зажали. То же самолюбие помешало Крушевану ладить с другими депутатами правого крыла. Возвратился он из Думы ранее закрытия ея сессии, недовольный, с жалобами на своих коллег, будто бы озабочен- {с. 1975} ных тем, как бы Крушеван не занял среди них подобающей ему роли лидера.
Крушеван предлагал своим товарищам по фракции издавать от имени правых фракций Государственной Думы газету и разсчитывал быть редактором этой газеты. Товарищи его не поддержали, что послужило новым поводом к неудовольствиям.
Что касается издавания газеты, освещающей вопросы, обсуждаемые в Государственной Думе, то эта деятельность была бы для Крушевана самой подходящей. Он не имел достаточно самообладания, чтобы спокойно выслушивать в Государственной Думе своих иногда нахальных оппонентов и спокойно им отвечать. Перспектива быть незаслуженно осмеянным, оплеванным, не смущавшая других правых членов Государственной Думы, напр. Пуришкевича, Крупенского, его пугала. В газете же, не видя в лицо своих врагов, он мог им отвечать более обдуманно, более удачно.
В третью Государственную Думу Крушеван уже не был избран. Он искал виновников своей неудачи; но действительным виновником ея он был сам. Его болезненная мнительность заставляла его видеть врагов там, где их на самом деле не было; он начал оскорблять тех, в ком предполагал врагов, и они, действительно, становились врагами. С сотрудниками он был очень небрежен и также иногда оскорблял их без всякой видимой причины. В результате число врагов его увеличилось, а друзья теряли интерес к отстаиванью своего шефа. Он сильно переоценивал свои силы, свое значение, за что и поплатился не раз.
Крушеван был основателем многих благотворительных просветительных и иных культурных начинаний. Не все из этих начинаний имели успех, и, нужно признаться, их успех мало зависел от доброй воли Крушевана. Занятый своей газетой, он имел время только бросить толпе идею. Если эту идею подхватывал кто-либо способный осуществить ее, идея получала осуществление; в противном случае остава- {с. 1976} лась мертвой. Поэтому в осуществлении его начинаний (напр. благотворительное общество Бессарабец, общество копейки Спасителя, чайная X, воскресная школа, библиотека Б. О. С.Р.Н., гимнастическое общество «Русский Орел»), большая заслуга принадлежит его сотрудникам, чем ему самому. Несомненна его заслуга только в том отношении, что он составил центр, вокруг которого объединялись, а его газета была рупором, при помощи которого единомысленные люди призывались на общее дело.
Крушеван был гласным городской думы, при чем выступал с проектами: городского театра, электрического освещения и др. Публикуя программу будущей работы своей партии на пользу города, он указал ряд многих других, как он выражался, культурных начинаний. Этой программой он думал подкупить в свою пользу избирателей, но действительность показала, как глубоко он ошибался. Осуществление его начинаний требовало огромных денег и сильного повышения городских налогов. Этого достаточно было для того, чтобы оттолкнуть от Крушевана большинство избирателей, не знающих, как свести концы с концами в своих хозяйствах.Им сулили блага культурной жизни: театр, электрическое освещение, роскошные мостовые. Но зачем театр тому, кто не имеет денег, чтобы посещать его? Зачем электрическое освещение тому, кто живет во мраке не потому, что негде взять света, а потому, что нечем заплатить за него? Зачем мостовые тому, кто скоро, быть можетъ, не будет иметь сапог, а для босых ног немощенная дорога куда как удобнее. Все это представлялось народной толпе барскими затеями, в осуществлении которых должны принять участие главным образом бедняки, а плодами этих затей могут воспользоваться только богачи.
Провал Крушевана на последних городских выборах наглядно показал, чем был Крушеван: он выигрывал на национальном вопросе и проигрывал на экономическом. Никто не верил в финансовый гений Крушевана, видя, как пло- {с. 1977} хо он ведет свои личные дела и какие долги имеет Б. О. С.Р.Н., благодаря Крушевановским увлечениям.
Сознаем, что мы далеко не полно очертили деятельность П.А. Крушевана, но для полной его биографии, для полной его характеристики, полагаем, не настало еще время. Современники его живы и касаться всех сторон его деятельности и отношений его к разным лицам неудобно.
В заключение, не касаясь мелких достоинств и недостатков Крушевана, попробуем определить, что за тип общественного деятеля представлял собою Крушеван.
Крушеван был вождь.Вожди же бывают двух родов. Одни подчиняют окружающихъ людей своим умом. Они не в силах воодушевить свою армию, так как сами недостаточно горячи, но они могут в коллективную энергию других вложить свой разум и дать ей целесообразное направление. Такие деятели, повидимому, не играют большой роли в тех
организациях, к которым принадлежат, но в действительности являются их суфлерами. Другие вожди подчиняют силой своего характера. Будучи сами полны энергии, они заражают своим воодушевлением других и подчиняют себе слабые воли.
Крушеван был вождем второго типа. Он был душой бессарабского отдела союза русского народа, но идеи его не владели умами его приверженцев; правда, они встречали как будто сочувствие, но редко находили себе удачное осуществление. Деятельность таких вождей, каким был Крушеван, бывает шумна и эффектна, но прочна она бывает обыкновенно
только тогда, когда у вождя есть хороший секретарь или начальник штаба, способный сделать его деятельность планомерной.
У Крушевана не было такого секретаря, благодаря его тяжелому характеру. Все-таки дело Крушевана, думаем, прочно. Его задача была объединение, срощение однородных элементов. Но раз они срослись, то нет причин для их разъединения.
С.Я. (Штрайх С.Я.). П.А. Крушеван. (Некролог). // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7833, 06 (19).06, с. 4.
Скончавшийся вчера П.А. Крушеван родился в 1860 г. в малосостоятельной молдавской семье. Не получив систематического образования, Крушеван сначала служил по акцизному ведомству в Сороках и в Вильне, а затем занялся газетно-журнальной работой. Первое время он работал в изданиях прогрессивного направления и поместил несколько повестей и романов в «Неделе». Позднее писал в «Минском Листке» и «Виленском Вестнике», а в середине 90-х годов минувшего столетия переехал в Кишинев, где работал в газете «Бессарабский Вестник». Не поладив с редактором газеты Кашевским, Крушеван организовал собственную газету «Бессарабец», которая некоторое время велась им в прогрессивном направлении.
Неуживчивость редактора оттолкнула от него покровителей из прогрессивного лагеря, и он резким поворотом вправо сумел привлечь к себе симпатии реакционных элементов бессарабского дворянства. Безпрерывное и настойчивое требование денег на издание, поглощавшее их в больших размерах, отпугивало от Крушевана его денежных друзей и он вынужден был всякий раз искать себе новые исчтоники субсидий. Когде же с течением времени ему становилось все труднее находить материальные средства на продолжение своего угасавшего издания, Крушеван принимался за личные нападки на своих недавних благодетелей, делая прозрачные намеки на возможность появление неприятных для отвергнувших его капиталистов разоблачений, и часто таким путем добивался новых субсидий.
Природная настойчивость и безцеремонность помогала ему успешно оттягивать приведение в исполнение немалочисленных судебных претензий гражданского характера (процессы с Мальским, с Прониным и др.). Однако, несколько лет назад «Бессарабец» был у него отнят за долги и несколько месяцев выходил под умеренно-консервативным редакторством прис. пов. Мальского [о его редакторстве сообщили в начале июня, см. Телеграммы, поступившие в редакцию 5-го июня. Кишинев, 5-го июня. // Петербургский Листок. Спб., 1905. Вечерние телеграммы, прибавление к №143, 06 (19).06, с. 2, но фактически №1 с новой нумерацией и новым редактором вышел 01 (14).07.1905, а весь 1906 г. газета выходила под редакцией октябриста, см. К выборам в Государственную Думу. Кишинев, 24-го марта. // Петербургский Листок. Спб., 1906. №83, 25.03 (07.04), с. 4, П.В. Дическула, см. Трубецкой Б.А. Из истории периодической печати Бессарабии (1854-1916 гг.). Кишинев, 1968. с. 236]. Крушеван развил огромную энергию и вскоре получил возможность издавать газету под названием «Друг» [№1 этой газеты вышел 20.04 (03.05).1905].
Общественный подъем 1905 г., сведя влияние и значение Крушевана к нулю, устранил его из поля зрения прогрессивной части общества. На короткий промежуток времени его газета притихла, но вскоре этот неутомимый человек с новой энергией взялся за свое привычное дело. С падением освободительной волны [sic! ошибка автора статьи, газета «Знамя» выходила в 1903—1904 гг., первый № в 1902 г. и последний № в 1905 г.] Крушеван решил перенести центр своей литературной деятельности в северную столицу, где и начал издавать газету «Знамя». Но при всей своей незаурядной энергии и несомненном литературном даровании, редактор «Знамени» никак не мог приспособиться к более широким требованиям своих столичных покровителей. И «Знамя» захирело.
Так бы и вернулся молдаванский публицист в своей родной угол с клеймом неудачного предпринимателя по столичной газетной части, если бы не покушение студента Дашевского, напавшего на Крушевана в Петербурге и поранившего его ножем в шею. Это окружило Крушевана ореолом мученичества.
Вернувшись в Кишинев, Крушеван получил снова средства на возрождение захиревшего «Друга», был избран гласным гор. думы и прошел в члены Гос. Думы 2-го созыва. Здесь он, конечно, не мог иметь никакого значения в виду своего полнейшего невежества в области общественно-политических вопросов.
Не смотря на все свои старания, Крушевану не удалось пройти в 3-ю Думу и в последние 2 года довольствовался ролью руководителя и вершителя дел кишиневской реакционной организации, устраивал шумные заседания, выносившие столь же шумные резолюции.
Крушеван отличался удивительною плодовитостью. Ему было нипочем писать день за днем по 500 строк в №. Большую часть № он нередко наполнял сам публицистическими и беллетристическими произведениями своего пера. Еще в последнем №. вышедшем в день смерти Крушевана, он поместил большую статью за подписью «Крушеван» и фельетон за подписью «Бука». И статья, и фельетон посвящены последним гор. выборам в Кишиневе, на которых Крушеван с единомышленниками потерпели фиаско. Первая половина фельетона, озаглавленная «Муниципальные мотивчики», представляет, правда, перепечатку из фельетона, напечатанного в «Друге» за 1905 г. и касающегося тогдашних гор. выборов. Крушеван всецело присоединился к сделанным им тогда выводам, причем отмечает, что «Богу было угодно продлить его жизнь еще на 4 года», чтобы дать ему возможность убедиться в справедливости высказанных им 4 года назад соображений. В своей статье Крушеван требует кассации неудачных для него выборов.
Крушеван написал несколько книг романов и повестей: «Дело Артабанова», «Призраки». Кроме того он издал книгу «Что такое Россия» и статистико-географическое обозрение Бессарабии.
Седой (Соколовский И.Я.). Дневник журналиста. CCLXII. 6 июня. Павел Крушеван. // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7833, 06 (19).06, с. 4.
Из рядов реакции выбыла колоритная фигура. Быть может, более чем кто-либо другой, умерший вчера от разрыва сердца Крушеван вправе был претендовать на титул родоначальника попятного политического движения, известного в общежитии под именем черносотенства. Случилось, однако, так, что именно в период полного расцвета посеянных им злых цветов ему пришлось оставаться в тени и вместо российской арены, которою овладели новые реакционные воители, подвизаться в тесных пределах одной только губернии. И кто знает в какой мере эта подчеркнутая неблагодарность молодого поколения единомышленников ускорила смерть черного трибуна Бессарабии?
Будем безпристрастны. Много данных имелось у этого человека, чтобы выделяться из серых обывательских рядов. Не один безспорный талант журналиста,— лишенный, впрочем, надлежащей округленности и сосредоточенности формы,— но и неистощимая энергия, игнорировавшая преграды и неудачи, и закваска недюжинного демагога, столь ценная в его положении трубадура политической реставрации, выгодно отличали Крушевана от остальной толпы реакционных нахлебников и прихлебателей. Недаром же он, задолго еще до эры демократизации, так называемых «охранительных» принципов, когда Половневы и Ларичкины пресмыкались во тьме провинциального прозябания и от официозных носителей знамени реакции требовалась наличность некоторой интеллектуальной внешности, сумел приковать к себе внимание всей России и превратить свое имя в нарицательный символ движения, коего он являлся литературным выразителем. Справедливость требует отметить, что ему многого удалось достигнуть в отношении преследуемой цели,— а ведь это служит лучшим доказательством верного умственного прицела. Бессарабия, правда, и до Крушеванщины представляла из себя изрядное духовное болото, пригодное для всяческих опытов мракобесия, но следует признать, что Крушеван исчерпывающим образом использовал эту благоприятную особенность своей родины и надолго забронировал ее от возможности идейного и хозяйственного возрождения...
Конечно, он был неразборчив в средствах. Но с точки зрения тех целей, к которым он стремился, подобная черта личности не могла служить к посрамлению его имени. Чудовищный кишиневский погром, навеки соединенный в представлении изследователя с настойчивой кампанией «Бессарабца», служит лишь наиболее выпуклым, однако же, далеко не единственным показателем этой нравственной неразборчивости, простиравшейся одинаково как на общественные явления, так и на интимные отношения. Полемические статьи Крушевана, направленные против бывших его друзей Пронина, Захарова, Пуришкевича и других, носили на себе такой же неисправимый отпечаток душевной разнузданности, как безконечные призывы к истреблению евреев и интеллигенции. [далее и до конца статьи дефект на оцифрованной копии, часть слов восстановлена гадательно] В практической жизни Крушеван оставался верен тем же привычкам, что и в литературной деятельности. У поставленного только вчера гроба непристойно, пожалуй, заняться перечислением этих больших и малых грехов бессарабского любимца против велений элементарной добропорядочности, но указать на них тем более позволительно, что сам умерший не делал из них никакого секрета, придавая им разве в иных случаях апологетическое толкование. То обстоятельство, что видный поборник бессарабской реакции оказался забаллотированным, не взирая на все свои неутомимые старания, при выборах в третью антидемократическую Думу, указывает на чрезвычайно относительную личную популярность Крушевана даже в среди его собственных единомышленников. Покойный издатель «Друга» несколько комично мстил этим народным представителям нынешнего призыва, сокращая до минимума печать в своей газете думских отчетов, но эта подробность прибавляет лишь характерный штришок к уяснению мотивов Крушеванских порывов, передвигавшихся, в зависимости от чисто внешних толчков, в самом неожиданном направлении...
Эта абсолютная свобода от всякой сдерживающей внутренней дисциплины, в частности, принесла Крушевану больше огорчений, нежели выгод. Его агитаторскими услугами пользовались, его бойким пером в нужный момент водили по послушной бумаге, но к авторитету его никогда не апеллировали и интимно ему не доверялись. Самым отпетым рыцарям реакции не улыбалась открытая близость с ним. Зловещий ореол откровенного глашатая погромов не мог, конечно, повредить в этом случае. Скорее напротив. Смущала его безудержная привычка всякое мелкое недоразумение сводить на почву личной перебранки, не останавливавшейся пред всенародным обнажением самых сокровенных соглашений и секретов. В Кишиневе не обманывались насчет этой особенности своего прославленного согражданина. И весьма вероятно, что последний провал Крушевана на городских выборах находит себе объяснение в указанном свойстве умершего черносотенного журналиста, изолировавшего его от избирательной машины, благоразумно решившей своевременно застраховать себя от будущих домогательств редактора «Друга». Между тем, утомившийся, сбитый с позиции новыми людьми реакционер Крушеван расчитывал, надобно думать, при помощи этих выборов, в благоприятный исход которых он внутренне должен был верить, образовать для себя новую опорную точку борьбы. Но столица Бессарабии изменила ему. И этот удар, по всему видимому, окончательно сразил обезкураженного черносотенца...
Пресса. // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7834, 07 (20).06, с. 4.
Друзья и соратники покойного Крушевана дают в вышедшем после его смерти № Друга такое объяснение катастрофы:
Объяснение это совершенно совпадает с тем, что писал о причинах преждевременной смерти Крушевана г. Седой во вчер. № «Од. Н.».
Борский Б. (Ивинский Б.И.). Крушеван. // Утро. Х., 1909. №760, 07 (20).06, с. 2-3.
(...)
Без всяких средств он ухитрился очень долго издавать в Кишиневе сначала «Бессарабец», а затем, до дня смерти, газету «Друг» и одно время даже в Петербурге выпускал свое «Знамя».
На эти издания он вытянул из местных богачей больше 200 тыс. рублей (...)
Материально поддержал Крушевана миллионер Пронин (...)
В 1904 году в Кишиневе, в противовес «Бессарабцу», возникла новая газета «Бессарабская Жизнь».
Нужно было видеть, сколько злобы и ненависти направлял Крушевана на новорожденную и на меня, как редактора.
Не мудрено, что я оказался «ж-дом», а газета — издающеюся на «ж-довские деньги», хотя ни для кого не было тайной, что газету стал издавать русский человек Ф.Е. Захаров. (...)
Яковлев Мих. Бессарабские отклики. Печать в Бессарабии.—Первая частная газета в Кишиневе.—Сотрудники и корреспонденты в Кишиневе.—Первые шаги Крушевана. // Одесский Листок. Одесса, 1912. №111, 13 (26).05, с. 6.
В дни празднования столетия присоединения Бессарабии к России нельзя обойти молчанием и ту роль, которую сыграла местная печать в жизни края. Всего лишь 20 с чем-то лет назад появилась в Кишиневе первая частная газета — «Бессарабский Вестник». До того Бессарабию обслуживали одесские газеты, уделявшие краю много внимания и имевшие в Кишиневе отделения редакций. (...)
С появлением кишиневской печати, одесская постепенно стала сокращать областной отдел. Основателем первой кишиневской частной газеты был С.И. Соколов, управляющий акцизными сборами Бессарабской губ. Это была светлая личность. Еще до Бессарабии, будучи на службе в Житомире в качестве ревизора акцизного управления, он выписал типографские машины и печатал в красках детские книги. Издательство давало ему убыток и массу неприятностей. На «Бессарабский Вестник» уходила большая часть его жалованья по должности управляющего акцизными сборами. Официально редактором-издательницей была Е.С. Соколова, жена управляющего акцизными сборами, а фактическим редактором газеты состоял В.Я. Лучинский. Открытие газеты совпало с открытием первой областной сельскохозяйственной выставки в Кишиневе. В город съехалось много помещиков. Газета сразу пошла хорошо. Удачный подбор сотрудников, широко поставленный отдел хроники, корреспонденции из всех углов Бессарабии вызвали интерес к газете. (...)
При «Бессарабском Вестнике» пытался устроиться в качестве литератора «знаменитый» впоследствии П.А. Крушеван, служивший по акцизному ведомству. Он принес статью В.Я. Лучинскому. (...) В.Я. Лучинский забраковал статью. Крушеван принес вторую, третью, четвертую, пятую. Лучинский их не печатал. Уже и тогда Крушеван проявлял настойчивость. Он обратился к Соколову, просил, жаловался на редактора: не помогло. Видя неугомонность Крушевана и желая освободиться от его просьб и жалоб, Соколов перевел его на службу в Сороки. Пытался еще Крушеван сотрудничать в «Одесском Листке», но и здесь ему пришлось столкнуться с тем-же В.Я. Лучинским, вновь переехавшим в Одессу на прежнюю свою должность секретаря редакции и — снова неудача. Может быть, эти неудачи в попытке сотрудничать в прогрессивных газетах озлобили его и толкнули к консервативной прессе. Консервативный «Виленский Вестник» — предоставил Крушевану свои столбцы (...)
Яковлев Мих. Бессарабские отклики. Судьба «Бессарабского Вестника».—Новые издатели и новые газеты.—Тогда и теперь. // Одесский Листок. Одесса, 1912. №112, 16 (29).05, с. 5.
Первая частная газета в Бессарабии, «Бессарабский Вестник», не просуществовала до столетия присоединения края к России. С.И. Соколову пришлось отказаться от издательства, несмотря на то, что он затратил много средств и энергии на создание и поддержание краевого органа содействовавшего ежедневной речью развитию Бессарабии, проводившего в население идеи культурности. Главной причиной отказа управляющего акцизными сборами от издательства были доносы. На него то и дело доносили в министерство финансов о его издательской деятельности. Обыватель мстителен. Но бессарабский обыватель, да еще в ту пору, смотрел на ежедневную, «свою», местную газету, как на врага. Газета во все вмешивается. За всем следит. Разоблачает хищения. Мешает, под видом общественной деятельности, набивать карман. И обыватель прибегал ко всяким способам обуздывания газеты, а, главным образом — к доносам министру финансов, понимая, что совместительство — служба по акцизу и издательство, хотя и не официально — не будет допущено. Доносы подействовали. Состоявший тогда директором департамента неокладных сборов Ермолов, впоследствии министр, а теперь член Государственного Совета, частным образом написал С.И. Соколову дружеский совет отказаться от издательства, продать кому-нибудь газету. С.И. Соколову пришлось это исполнить. «Бессарабский Вестник» был продан Чекану за 12 тысяч, но в действительности С.И. Соколов не получил ни одной копейки. Вынесший на своих плечах всю тяжесть организации газеты, все муки и пытки цензурной тяготы, всю нудность ежедневных объяснений с задетой «публикой», редактор В.Я. Лучинский уехал в Одессу. Газету повели новые люди. И она стала падать. Стала хиреть. В конце-концов, право издания приобрел с торгов за гроши типограф Кашевский. Он приглашал дешевых сотрудников, тратил мало, экономничал. Лучшей газеты не было, могла существовать и эта. Случилось так, что для заведывания газетой Кашевский пригласил из Вильны Крушевана. Кашевский хотел на грош купить пятаков. «Один Крушеван в состоянии заполнить всю газету», радовался Кашевский. «Не надо будет много сотрудников иметь». Крушеван, действительно, мог заполнить один всю газету. Это была пишущая машина, трещавшая весь день и ночь и выпускавшая передовую, большой нижний фельетон, два маленьких фельетона под разными псевдонимами. Антисемитизма он не обнаруживал. Но неуживчивый Крушеван вскоре повздорил с Кашевским и исходатайствовал разрешение на газету «Бессарабец». Конкуренции — «Бессарабский Вестник» не выдержал. Первая частная газета умерла на руках типографа Кашевского. Крушеван повел «Бессарабец» в прогрессивном духе и у него, в свое время, работали д-р Котловкер (ныне — один из издателей петербургской «Копейки»), Дядя Яша [вышеупомянутый Я.Г. Соскин], О.Я. Бальтерманц [sic! правильно: Блотерманц] (Скиталец) и друг. газетные работники прогрессивного лагеря. Но затем отказ в кредите еврея, поставлявшего газетную бумагу, сразу перевернул мировоззрение Крушевана. Началась яростная агитация анисемитизма, погромная пропаганда. Прогрессивные читатели отшатнулись от газеты. Пробовал Крушеван создать всероссийский юдофобский орган в Спб. — «Знамя». Попытка успеха не имела. «Бессарабец» забрали у Крушевана за долги. Но он недолго существовал в руках других лиц. Крушеван стал выпускать «Друг». В противовес ему был создан прогрессивный орган «Бессарабская Жизнь» — Ф.Е. Захаровым. Эти две газеты существуют и поныне, но уже в других руках: Крушеван умер, Захаров — потерял на газете состояние. После 1905 г., с дарованием «свобод», с обновлением страны, в Кишиневе нарождались и «лопались» маленькие копеечные издания. (...) Если сравнить номера первой частной газеты с современными кишиневскими — разница в содержании огромная. Теперешний «Друг» с его кампаниями против Толмачева, губернатора Канкрина, полициймейстера, университетских «деятелей» — да это и самому Крушевану не снилось. (...)
Павел Александрович Крушеван. // Кишиневские Епархиальные Ведомости. Кишинев, 1909. №49, 06 (19).12, отдел неофициальный, с. 1970-1977.
{с. 1970}
De mortuis aut bene, aut nihil, говорит латинская пословица. Но когда желают держать речь о важных общественных деятелях, эта пословица неприменима. Деятельность таких лиц должна встретить всестороннюю безпристрастную оценку, так как она является уроком для последующих деятелей. Скрывать ошибки умерших предков это значит вызывать повторение этих ошибок со стороны потомков. Не будем повторять всех хвалебных отзывов о П.А. Крушеване, которыми друзья напутствовали его в могилу, так как всякое повторение для читателя неинтересно. Укажем только на то, что П.А. Крушеван признан на своем посту незаменимым. Многие пошли в своем восхищении пред личностью П.А. дальше и начали утверждать, что с его смертью и дело его должно погибнуть. Говорящие это, конечно, не подозревают, какая хула на П.А. заключается в их словах. Если дело П.А. с его смертью должно погибнуть, то это не дело, а одна шумиха. Дело Петра Великого живет два столетия и, несомненно, долго еще будет жить,а дело Буланже погибло с его смертью. Не будет, конечно, для П.А. большой честью, если его сравнять с генералом Буланже.
*) Мы обещали (см. в №24 т.г. ст. «Памяти П.А. Крушевана») сообщить краткие биографические сведения о П.А. Крушеване, по поводу его смерти, и подробно разсказать о погребении его. По некоторым обстоятельствам мы не исполнили этого обещания. Недосуг и невозможность в короткое время собрать более или менее обстоятельные сведения о жизни П.А.Крушевана помешали нам продолжить свою статью; теперь же подробное описание похорон этого человека уже не имеет такого острого интереса, каким это событие было в свое время(оно описано в №145 и смежных «Друга» за т.г.), почему мы и решили к полугодовщине со дня смерти Павла Александровича ограничиться ныне предлагаемой небольшой заметкой о жизни и деятельности Павла Александровича, составленной одним из сотрудников, который задался
целью безпристрастно осветить светлые и теневые стороны характера и деятельности Павла Александровича. Ред.
{с. 1971}
Мы видим, что дело П.А. Крушевана живет, и верим, что оно и будет жить. В этом заключается нерукотворенный памятник его деятельности, а будет ли другой,— рукотворенный, не важно.
Посмотрим, что это была за деятельность.
П.А. Крушеван известен главным образом как ярый антисемит. Но не всегда он был таковым. В 1897 г. он начал издавать газету «Бессарабец», на первых порах в ней сотрудничали евреи. В 1900 году секретарем редакции этой газеты был еврей Янкель Гершкович Соскин, или, как он предпочитал называть себя, Яков Григорьевич Соснов. Надо думать, этот милый народец, пригревшись около Крушевана, показал себя во всей красе, если напоследок был изгнан, как и всегда отовсюду.
Мы не беремся утверждать, что отсюда получил начало и антисемитизм Крушевана, но несомненно под влиянием испытанных им личных впечатлений антисемитизм его обострился, настолько обострился, что в 1903 году его нашли возможным обвинять в организации еврейского погрома. Обвинение было нелепо и заведомая гнусность этого обвинения подлила масла в огонь и сделала Крушевана тем, чем он был в последнее время. Можно поэтому сказать, что евреи сами приготовили на свою голову Крушевана. Этой хитрой и пронырливой нации никогда не хватало настоящего ума и дальновидности. Своими нелепыми обвинениями они сделали Крушевана народным героем.
Они утверждали, что Крушеван подготовил погром своей травлей евреев. Утверждать что-нибудь подобное о каком либо публицисте значит оказать ему большую честь. Если публицист может направлять народную толпу в желательном ему направлении, то это второй Петр Амьенский, это выдающаяся личность, редкий талант, быть может, гениальный демагог. В таком именно виде предстал Крушеван пред глазами всего мира после еврейского погрома. Смеем думать, что Крушеван среди русских националистов ту репутацию, какою он напоследок пользовался, получил уже после того, как его имя прогремело на страницах левой еврействующей печати.
{с. 1972}
Но если слава Крушевана, как возбудителя юдофобства в Бессарабии и даже во всей России, была сильно раздута его противниками, то что же такое он представлял собою?
Во всяком случае он был искренний антисемит. Но антисемиты могут быть отвлеченными, холодными людьми. Крушеван не был таким, ему свойственен был антисемитизм и теоретически и практически. Он не только сознавал зло, причиняемое евреями, но и горячо ненавидел их. Вот относительно этой черты крушевановского антисемитизма можно сказать,что она воспитана евреями и именно в последнее время. Тяжелые впечатления, полученные Крушеваном от евреев газетных сотрудников, евреев газетных противников, внесли в его проповедь антисемитизма страстность, заставляющую предполагать личное раздражение.
Что касается содержания этой проповеди, то, конечно, Крушеван являлся выразителем известных взглядов; но взгляды эти пока еще не нашли себе приема в правящих сферах и неизвестно, насколько они привились в среде русских националистов, поэтому говорить о роли Крушевана, как антисемита—теоретика, преждевременно.
Тем не менее проповедь Крушевана по еврейскому вопросу имела очень большое значение и, что особенно важно, она имела такое значение независимо от своего содержания. Когда Крушевана обвиняли в организации еврейского погрома, он резонно возражал: я писал также и по городским делам, но это не вызвало погрома. Крушеван был прав: еврейский погром произошел не потому, что Крушеван писал статьи против евреев, а потому, что у местного населения еврейский вопрос был больным местом. Крушеван и после погрома писал много о городских делах и напоследок даже отважился вступить в открытую борьбу с составом городской думы и потерпел поражение. То же, что он писал по еврейскому вопросу, не пропало даром.
Было бы большой ошибкой утверждать, что Крушеван открывал глаза населению на еврейские проделки. Евреи и без того были хорошо известны населению и от того, что был опубликовано несколько больше фактов еврейской эксплуатации, положение их не могло измениться. Но большое значение име- {с. 1973} ло то, что население Бессарабии до Крушевана в своих слабых попытках борьбы с еврейством не встречало сочувствия и поддержки ни со стороны администрации, ни со стороны печати. Крушеван первый поднял резкий протест против еврейского засилья и вот к нему направились симпатии местного населения; стоило Крушевану поднять знамя антисемитизма, под это знамя собрались толпы. Таким образом не Крушеван создал в Бессарабии антисемитизм, а сам антисемитизм создал популярность Крушевана среди местного населения. Та резкость, с которой он выступал против евреев, сделала его имя эмблемой антисемитизма. В направлении его статей не было той половинчатости, которую называют умеренностию; а как известно, все яркие представители какого-либо направления дают имя этому направлению, поэтому естественно имя Крушевана сделалось символом безпощадной борьбы с еврейством, борьбы без надежды на компромисс, на примирение.
Выходит, таким образом, что Крушеван — яркое произведение своей эпохи и в создании той роли, какую он играл, большая заслуга принадлежит его врагам-евреям. Но не это главным образом характеризует его, как выдающегося человека. Если бы Крушеван ярко выражал лишь недостатки своей среды, было бы мало для него чести; если бы он был лишь креатурой среды, очень мало пришлось бы на долю его личных заслуг. Но Крушеван был более, чем создание своей среды, своего времени: он владел тем, чего не могли ему дать ни среда, ни время, и что время и среда могли только разрушить в нем. Крушеван жил среди еврейского засилья, имел сотрудниками евреев, был ненавидим евреями, искушаем ими и, несмотря на все это, остался независим от евреев. Мало того, объявил евреям борьбу. Без связей, без капитала, а в последнее время и без кредита, он не только не был подавлен евреями, но сам был для них грозой. Он своею деятельностию явил пример редкого мужества и вполне заслуженно стал во главе освободительного от евреев движения в Бессарабии.
Перейдем теперь к роли, которую сыграл Крушеван в местном отделе союза русского народа. В данном {с. 1974} случае повторилось то положение, которое выдвинуло Крушевана в еврейском вопросе; конечно, Крушеванъ не создал черносотенного направления в Бессарабии. Оно было и до Крушевана и помимо Крушевана, подогреваемое еврейским засилием, как и в других губерниях в черте еврейской оседлости. Но без Крушевана и его газеты это движение, вероятно, было бы неорганизованным и не имело бы успеха. Крушеван поднял известное знамя, вокруг которого собрались все, кого объединял лозунг: за веру, царя и отечество. Свою газету он сделал трибуной, с которой велась пропаганда верности самодержавию. Наконец, как общественный деятель, бывший всегда у всех на виду, он явился единственным достаточно всем известным, достаточно популярным человеком для того, чтобы быть общепризнанным главою образовавшегося в Кишиневе по его призыву отдела союза русскаго народа.
В январе 1907 года Крушеван был избран в члены Государственной Думы. В этом звании он выдающейся деятельности не проявил. Объясняя свое поведение, он заявил на общем собрании членов Кишиневского отдела союза рускаго народа, что во второй Государственной Думе нельзя было ничего сделать, почему он предлагал своим коллегам сложить свои депутатские полномочия, что, по его мнению, должно было произвести на общество впечатление не в пользу второй Думы. Но коллеги, кажется, лучше Крушевана поняли свою роль. Они сумели и во второй Думе кое что сделать. Они, говоря через головы членов Думы к народу, дискредитировали левые партии и тем подготовляли на будущих выборах торжество своей партии. Крушеван, хороший оратор, памфлетист, был по преимуществу способен выполнить такую роль, но он ея не выполнил. Нужно думать, ложное самолюбие не позволяло ему выступать там, где он рисковал подвергнуться всякаго рода издевательствам, на которые не скупились левые члены Думы в расчете зажать своим правым коллегам рот. Крушевану они, действительно, рот зажали. То же самолюбие помешало Крушевану ладить с другими депутатами правого крыла. Возвратился он из Думы ранее закрытия ея сессии, недовольный, с жалобами на своих коллег, будто бы озабочен- {с. 1975} ных тем, как бы Крушеван не занял среди них подобающей ему роли лидера.
Крушеван предлагал своим товарищам по фракции издавать от имени правых фракций Государственной Думы газету и разсчитывал быть редактором этой газеты. Товарищи его не поддержали, что послужило новым поводом к неудовольствиям.
Что касается издавания газеты, освещающей вопросы, обсуждаемые в Государственной Думе, то эта деятельность была бы для Крушевана самой подходящей. Он не имел достаточно самообладания, чтобы спокойно выслушивать в Государственной Думе своих иногда нахальных оппонентов и спокойно им отвечать. Перспектива быть незаслуженно осмеянным, оплеванным, не смущавшая других правых членов Государственной Думы, напр. Пуришкевича, Крупенского, его пугала. В газете же, не видя в лицо своих врагов, он мог им отвечать более обдуманно, более удачно.
В третью Государственную Думу Крушеван уже не был избран. Он искал виновников своей неудачи; но действительным виновником ея он был сам. Его болезненная мнительность заставляла его видеть врагов там, где их на самом деле не было; он начал оскорблять тех, в ком предполагал врагов, и они, действительно, становились врагами. С сотрудниками он был очень небрежен и также иногда оскорблял их без всякой видимой причины. В результате число врагов его увеличилось, а друзья теряли интерес к отстаиванью своего шефа. Он сильно переоценивал свои силы, свое значение, за что и поплатился не раз.
Крушеван был основателем многих благотворительных просветительных и иных культурных начинаний. Не все из этих начинаний имели успех, и, нужно признаться, их успех мало зависел от доброй воли Крушевана. Занятый своей газетой, он имел время только бросить толпе идею. Если эту идею подхватывал кто-либо способный осуществить ее, идея получала осуществление; в противном случае остава- {с. 1976} лась мертвой. Поэтому в осуществлении его начинаний (напр. благотворительное общество Бессарабец, общество копейки Спасителя, чайная X, воскресная школа, библиотека Б. О. С.Р.Н., гимнастическое общество «Русский Орел»), большая заслуга принадлежит его сотрудникам, чем ему самому. Несомненна его заслуга только в том отношении, что он составил центр, вокруг которого объединялись, а его газета была рупором, при помощи которого единомысленные люди призывались на общее дело.
Крушеван был гласным городской думы, при чем выступал с проектами: городского театра, электрического освещения и др. Публикуя программу будущей работы своей партии на пользу города, он указал ряд многих других, как он выражался, культурных начинаний. Этой программой он думал подкупить в свою пользу избирателей, но действительность показала, как глубоко он ошибался. Осуществление его начинаний требовало огромных денег и сильного повышения городских налогов. Этого достаточно было для того, чтобы оттолкнуть от Крушевана большинство избирателей, не знающих, как свести концы с концами в своих хозяйствах.Им сулили блага культурной жизни: театр, электрическое освещение, роскошные мостовые. Но зачем театр тому, кто не имеет денег, чтобы посещать его? Зачем электрическое освещение тому, кто живет во мраке не потому, что негде взять света, а потому, что нечем заплатить за него? Зачем мостовые тому, кто скоро, быть можетъ, не будет иметь сапог, а для босых ног немощенная дорога куда как удобнее. Все это представлялось народной толпе барскими затеями, в осуществлении которых должны принять участие главным образом бедняки, а плодами этих затей могут воспользоваться только богачи.
Провал Крушевана на последних городских выборах наглядно показал, чем был Крушеван: он выигрывал на национальном вопросе и проигрывал на экономическом. Никто не верил в финансовый гений Крушевана, видя, как пло- {с. 1977} хо он ведет свои личные дела и какие долги имеет Б. О. С.Р.Н., благодаря Крушевановским увлечениям.
Сознаем, что мы далеко не полно очертили деятельность П.А. Крушевана, но для полной его биографии, для полной его характеристики, полагаем, не настало еще время. Современники его живы и касаться всех сторон его деятельности и отношений его к разным лицам неудобно.
В заключение, не касаясь мелких достоинств и недостатков Крушевана, попробуем определить, что за тип общественного деятеля представлял собою Крушеван.
Крушеван был вождь.Вожди же бывают двух родов. Одни подчиняют окружающихъ людей своим умом. Они не в силах воодушевить свою армию, так как сами недостаточно горячи, но они могут в коллективную энергию других вложить свой разум и дать ей целесообразное направление. Такие деятели, повидимому, не играют большой роли в тех
организациях, к которым принадлежат, но в действительности являются их суфлерами. Другие вожди подчиняют силой своего характера. Будучи сами полны энергии, они заражают своим воодушевлением других и подчиняют себе слабые воли.
Крушеван был вождем второго типа. Он был душой бессарабского отдела союза русского народа, но идеи его не владели умами его приверженцев; правда, они встречали как будто сочувствие, но редко находили себе удачное осуществление. Деятельность таких вождей, каким был Крушеван, бывает шумна и эффектна, но прочна она бывает обыкновенно
только тогда, когда у вождя есть хороший секретарь или начальник штаба, способный сделать его деятельность планомерной.
У Крушевана не было такого секретаря, благодаря его тяжелому характеру. Все-таки дело Крушевана, думаем, прочно. Его задача была объединение, срощение однородных элементов. Но раз они срослись, то нет причин для их разъединения.
С.Я. (Штрайх С.Я.). П.А. Крушеван. (Некролог). // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7833, 06 (19).06, с. 4.
Скончавшийся вчера П.А. Крушеван родился в 1860 г. в малосостоятельной молдавской семье. Не получив систематического образования, Крушеван сначала служил по акцизному ведомству в Сороках и в Вильне, а затем занялся газетно-журнальной работой. Первое время он работал в изданиях прогрессивного направления и поместил несколько повестей и романов в «Неделе». Позднее писал в «Минском Листке» и «Виленском Вестнике», а в середине 90-х годов минувшего столетия переехал в Кишинев, где работал в газете «Бессарабский Вестник». Не поладив с редактором газеты Кашевским, Крушеван организовал собственную газету «Бессарабец», которая некоторое время велась им в прогрессивном направлении.
Неуживчивость редактора оттолкнула от него покровителей из прогрессивного лагеря, и он резким поворотом вправо сумел привлечь к себе симпатии реакционных элементов бессарабского дворянства. Безпрерывное и настойчивое требование денег на издание, поглощавшее их в больших размерах, отпугивало от Крушевана его денежных друзей и он вынужден был всякий раз искать себе новые исчтоники субсидий. Когде же с течением времени ему становилось все труднее находить материальные средства на продолжение своего угасавшего издания, Крушеван принимался за личные нападки на своих недавних благодетелей, делая прозрачные намеки на возможность появление неприятных для отвергнувших его капиталистов разоблачений, и часто таким путем добивался новых субсидий.
Природная настойчивость и безцеремонность помогала ему успешно оттягивать приведение в исполнение немалочисленных судебных претензий гражданского характера (процессы с Мальским, с Прониным и др.). Однако, несколько лет назад «Бессарабец» был у него отнят за долги и несколько месяцев выходил под умеренно-консервативным редакторством прис. пов. Мальского [о его редакторстве сообщили в начале июня, см. Телеграммы, поступившие в редакцию 5-го июня. Кишинев, 5-го июня. // Петербургский Листок. Спб., 1905. Вечерние телеграммы, прибавление к №143, 06 (19).06, с. 2, но фактически №1 с новой нумерацией и новым редактором вышел 01 (14).07.1905, а весь 1906 г. газета выходила под редакцией октябриста, см. К выборам в Государственную Думу. Кишинев, 24-го марта. // Петербургский Листок. Спб., 1906. №83, 25.03 (07.04), с. 4, П.В. Дическула, см. Трубецкой Б.А. Из истории периодической печати Бессарабии (1854-1916 гг.). Кишинев, 1968. с. 236]. Крушеван развил огромную энергию и вскоре получил возможность издавать газету под названием «Друг» [№1 этой газеты вышел 20.04 (03.05).1905].
Общественный подъем 1905 г., сведя влияние и значение Крушевана к нулю, устранил его из поля зрения прогрессивной части общества. На короткий промежуток времени его газета притихла, но вскоре этот неутомимый человек с новой энергией взялся за свое привычное дело. С падением освободительной волны [sic! ошибка автора статьи, газета «Знамя» выходила в 1903—1904 гг., первый № в 1902 г. и последний № в 1905 г.] Крушеван решил перенести центр своей литературной деятельности в северную столицу, где и начал издавать газету «Знамя». Но при всей своей незаурядной энергии и несомненном литературном даровании, редактор «Знамени» никак не мог приспособиться к более широким требованиям своих столичных покровителей. И «Знамя» захирело.
Так бы и вернулся молдаванский публицист в своей родной угол с клеймом неудачного предпринимателя по столичной газетной части, если бы не покушение студента Дашевского, напавшего на Крушевана в Петербурге и поранившего его ножем в шею. Это окружило Крушевана ореолом мученичества.
Вернувшись в Кишинев, Крушеван получил снова средства на возрождение захиревшего «Друга», был избран гласным гор. думы и прошел в члены Гос. Думы 2-го созыва. Здесь он, конечно, не мог иметь никакого значения в виду своего полнейшего невежества в области общественно-политических вопросов.
Не смотря на все свои старания, Крушевану не удалось пройти в 3-ю Думу и в последние 2 года довольствовался ролью руководителя и вершителя дел кишиневской реакционной организации, устраивал шумные заседания, выносившие столь же шумные резолюции.
Крушеван отличался удивительною плодовитостью. Ему было нипочем писать день за днем по 500 строк в №. Большую часть № он нередко наполнял сам публицистическими и беллетристическими произведениями своего пера. Еще в последнем №. вышедшем в день смерти Крушевана, он поместил большую статью за подписью «Крушеван» и фельетон за подписью «Бука». И статья, и фельетон посвящены последним гор. выборам в Кишиневе, на которых Крушеван с единомышленниками потерпели фиаско. Первая половина фельетона, озаглавленная «Муниципальные мотивчики», представляет, правда, перепечатку из фельетона, напечатанного в «Друге» за 1905 г. и касающегося тогдашних гор. выборов. Крушеван всецело присоединился к сделанным им тогда выводам, причем отмечает, что «Богу было угодно продлить его жизнь еще на 4 года», чтобы дать ему возможность убедиться в справедливости высказанных им 4 года назад соображений. В своей статье Крушеван требует кассации неудачных для него выборов.
Крушеван написал несколько книг романов и повестей: «Дело Артабанова», «Призраки». Кроме того он издал книгу «Что такое Россия» и статистико-географическое обозрение Бессарабии.
Седой (Соколовский И.Я.). Дневник журналиста. CCLXII. 6 июня. Павел Крушеван. // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7833, 06 (19).06, с. 4.
Из рядов реакции выбыла колоритная фигура. Быть может, более чем кто-либо другой, умерший вчера от разрыва сердца Крушеван вправе был претендовать на титул родоначальника попятного политического движения, известного в общежитии под именем черносотенства. Случилось, однако, так, что именно в период полного расцвета посеянных им злых цветов ему пришлось оставаться в тени и вместо российской арены, которою овладели новые реакционные воители, подвизаться в тесных пределах одной только губернии. И кто знает в какой мере эта подчеркнутая неблагодарность молодого поколения единомышленников ускорила смерть черного трибуна Бессарабии?
Будем безпристрастны. Много данных имелось у этого человека, чтобы выделяться из серых обывательских рядов. Не один безспорный талант журналиста,— лишенный, впрочем, надлежащей округленности и сосредоточенности формы,— но и неистощимая энергия, игнорировавшая преграды и неудачи, и закваска недюжинного демагога, столь ценная в его положении трубадура политической реставрации, выгодно отличали Крушевана от остальной толпы реакционных нахлебников и прихлебателей. Недаром же он, задолго еще до эры демократизации, так называемых «охранительных» принципов, когда Половневы и Ларичкины пресмыкались во тьме провинциального прозябания и от официозных носителей знамени реакции требовалась наличность некоторой интеллектуальной внешности, сумел приковать к себе внимание всей России и превратить свое имя в нарицательный символ движения, коего он являлся литературным выразителем. Справедливость требует отметить, что ему многого удалось достигнуть в отношении преследуемой цели,— а ведь это служит лучшим доказательством верного умственного прицела. Бессарабия, правда, и до Крушеванщины представляла из себя изрядное духовное болото, пригодное для всяческих опытов мракобесия, но следует признать, что Крушеван исчерпывающим образом использовал эту благоприятную особенность своей родины и надолго забронировал ее от возможности идейного и хозяйственного возрождения...
Конечно, он был неразборчив в средствах. Но с точки зрения тех целей, к которым он стремился, подобная черта личности не могла служить к посрамлению его имени. Чудовищный кишиневский погром, навеки соединенный в представлении изследователя с настойчивой кампанией «Бессарабца», служит лишь наиболее выпуклым, однако же, далеко не единственным показателем этой нравственной неразборчивости, простиравшейся одинаково как на общественные явления, так и на интимные отношения. Полемические статьи Крушевана, направленные против бывших его друзей Пронина, Захарова, Пуришкевича и других, носили на себе такой же неисправимый отпечаток душевной разнузданности, как безконечные призывы к истреблению евреев и интеллигенции. [далее и до конца статьи дефект на оцифрованной копии, часть слов восстановлена гадательно] В практической жизни Крушеван оставался верен тем же привычкам, что и в литературной деятельности. У поставленного только вчера гроба непристойно, пожалуй, заняться перечислением этих больших и малых грехов бессарабского любимца против велений элементарной добропорядочности, но указать на них тем более позволительно, что сам умерший не делал из них никакого секрета, придавая им разве в иных случаях апологетическое толкование. То обстоятельство, что видный поборник бессарабской реакции оказался забаллотированным, не взирая на все свои неутомимые старания, при выборах в третью антидемократическую Думу, указывает на чрезвычайно относительную личную популярность Крушевана даже в среди его собственных единомышленников. Покойный издатель «Друга» несколько комично мстил этим народным представителям нынешнего призыва, сокращая до минимума печать в своей газете думских отчетов, но эта подробность прибавляет лишь характерный штришок к уяснению мотивов Крушеванских порывов, передвигавшихся, в зависимости от чисто внешних толчков, в самом неожиданном направлении...
Эта абсолютная свобода от всякой сдерживающей внутренней дисциплины, в частности, принесла Крушевану больше огорчений, нежели выгод. Его агитаторскими услугами пользовались, его бойким пером в нужный момент водили по послушной бумаге, но к авторитету его никогда не апеллировали и интимно ему не доверялись. Самым отпетым рыцарям реакции не улыбалась открытая близость с ним. Зловещий ореол откровенного глашатая погромов не мог, конечно, повредить в этом случае. Скорее напротив. Смущала его безудержная привычка всякое мелкое недоразумение сводить на почву личной перебранки, не останавливавшейся пред всенародным обнажением самых сокровенных соглашений и секретов. В Кишиневе не обманывались насчет этой особенности своего прославленного согражданина. И весьма вероятно, что последний провал Крушевана на городских выборах находит себе объяснение в указанном свойстве умершего черносотенного журналиста, изолировавшего его от избирательной машины, благоразумно решившей своевременно застраховать себя от будущих домогательств редактора «Друга». Между тем, утомившийся, сбитый с позиции новыми людьми реакционер Крушеван расчитывал, надобно думать, при помощи этих выборов, в благоприятный исход которых он внутренне должен был верить, образовать для себя новую опорную точку борьбы. Но столица Бессарабии изменила ему. И этот удар, по всему видимому, окончательно сразил обезкураженного черносотенца...
Пресса. // Одесские Новости. Одесса, 1909. №7834, 07 (20).06, с. 4.
Друзья и соратники покойного Крушевана дают в вышедшем после его смерти № Друга такое объяснение катастрофы:
«Этот человек, которого пощадила и охраняла судьба, когда гнусный убийца подкрадывался сзади, чтобы его убить, который чудом спасся при обвале потолка в Таврическом дворце, которого не тронули революционеры и не свалили враги,— этот герой и борец за правое дело пал, побежденный людскою злобою, людскою неблагодарностью и изменой. Сердце, давно уже больное, давно уже переутомленное, не выдержало страшного напряжения, не перенесло тяжкого и незаслуженного оскорбления теми, кто столь многим был ему обязан. Не выдержало и остановилось сердце, слишком сильно бившееся, улетела душа, высоко парившая, мощно рвавшаяся прочь из тесной, бренной оболочки. Не мог он вынести всего того, что обрушивалось на него за эти двенадцать лет».
Объяснение это совершенно совпадает с тем, что писал о причинах преждевременной смерти Крушевана г. Седой во вчер. № «Од. Н.».
Борский Б. (Ивинский Б.И.). Крушеван. // Утро. Х., 1909. №760, 07 (20).06, с. 2-3.
(...)
Без всяких средств он ухитрился очень долго издавать в Кишиневе сначала «Бессарабец», а затем, до дня смерти, газету «Друг» и одно время даже в Петербурге выпускал свое «Знамя».
На эти издания он вытянул из местных богачей больше 200 тыс. рублей (...)
Материально поддержал Крушевана миллионер Пронин (...)
В 1904 году в Кишиневе, в противовес «Бессарабцу», возникла новая газета «Бессарабская Жизнь».
Нужно было видеть, сколько злобы и ненависти направлял Крушевана на новорожденную и на меня, как редактора.
Не мудрено, что я оказался «ж-дом», а газета — издающеюся на «ж-довские деньги», хотя ни для кого не было тайной, что газету стал издавать русский человек Ф.Е. Захаров. (...)
Яковлев Мих. Бессарабские отклики. Печать в Бессарабии.—Первая частная газета в Кишиневе.—Сотрудники и корреспонденты в Кишиневе.—Первые шаги Крушевана. // Одесский Листок. Одесса, 1912. №111, 13 (26).05, с. 6.
В дни празднования столетия присоединения Бессарабии к России нельзя обойти молчанием и ту роль, которую сыграла местная печать в жизни края. Всего лишь 20 с чем-то лет назад появилась в Кишиневе первая частная газета — «Бессарабский Вестник». До того Бессарабию обслуживали одесские газеты, уделявшие краю много внимания и имевшие в Кишиневе отделения редакций. (...)
С появлением кишиневской печати, одесская постепенно стала сокращать областной отдел. Основателем первой кишиневской частной газеты был С.И. Соколов, управляющий акцизными сборами Бессарабской губ. Это была светлая личность. Еще до Бессарабии, будучи на службе в Житомире в качестве ревизора акцизного управления, он выписал типографские машины и печатал в красках детские книги. Издательство давало ему убыток и массу неприятностей. На «Бессарабский Вестник» уходила большая часть его жалованья по должности управляющего акцизными сборами. Официально редактором-издательницей была Е.С. Соколова, жена управляющего акцизными сборами, а фактическим редактором газеты состоял В.Я. Лучинский. Открытие газеты совпало с открытием первой областной сельскохозяйственной выставки в Кишиневе. В город съехалось много помещиков. Газета сразу пошла хорошо. Удачный подбор сотрудников, широко поставленный отдел хроники, корреспонденции из всех углов Бессарабии вызвали интерес к газете. (...)
При «Бессарабском Вестнике» пытался устроиться в качестве литератора «знаменитый» впоследствии П.А. Крушеван, служивший по акцизному ведомству. Он принес статью В.Я. Лучинскому. (...) В.Я. Лучинский забраковал статью. Крушеван принес вторую, третью, четвертую, пятую. Лучинский их не печатал. Уже и тогда Крушеван проявлял настойчивость. Он обратился к Соколову, просил, жаловался на редактора: не помогло. Видя неугомонность Крушевана и желая освободиться от его просьб и жалоб, Соколов перевел его на службу в Сороки. Пытался еще Крушеван сотрудничать в «Одесском Листке», но и здесь ему пришлось столкнуться с тем-же В.Я. Лучинским, вновь переехавшим в Одессу на прежнюю свою должность секретаря редакции и — снова неудача. Может быть, эти неудачи в попытке сотрудничать в прогрессивных газетах озлобили его и толкнули к консервативной прессе. Консервативный «Виленский Вестник» — предоставил Крушевану свои столбцы (...)
Яковлев Мих. Бессарабские отклики. Судьба «Бессарабского Вестника».—Новые издатели и новые газеты.—Тогда и теперь. // Одесский Листок. Одесса, 1912. №112, 16 (29).05, с. 5.
Первая частная газета в Бессарабии, «Бессарабский Вестник», не просуществовала до столетия присоединения края к России. С.И. Соколову пришлось отказаться от издательства, несмотря на то, что он затратил много средств и энергии на создание и поддержание краевого органа содействовавшего ежедневной речью развитию Бессарабии, проводившего в население идеи культурности. Главной причиной отказа управляющего акцизными сборами от издательства были доносы. На него то и дело доносили в министерство финансов о его издательской деятельности. Обыватель мстителен. Но бессарабский обыватель, да еще в ту пору, смотрел на ежедневную, «свою», местную газету, как на врага. Газета во все вмешивается. За всем следит. Разоблачает хищения. Мешает, под видом общественной деятельности, набивать карман. И обыватель прибегал ко всяким способам обуздывания газеты, а, главным образом — к доносам министру финансов, понимая, что совместительство — служба по акцизу и издательство, хотя и не официально — не будет допущено. Доносы подействовали. Состоявший тогда директором департамента неокладных сборов Ермолов, впоследствии министр, а теперь член Государственного Совета, частным образом написал С.И. Соколову дружеский совет отказаться от издательства, продать кому-нибудь газету. С.И. Соколову пришлось это исполнить. «Бессарабский Вестник» был продан Чекану за 12 тысяч, но в действительности С.И. Соколов не получил ни одной копейки. Вынесший на своих плечах всю тяжесть организации газеты, все муки и пытки цензурной тяготы, всю нудность ежедневных объяснений с задетой «публикой», редактор В.Я. Лучинский уехал в Одессу. Газету повели новые люди. И она стала падать. Стала хиреть. В конце-концов, право издания приобрел с торгов за гроши типограф Кашевский. Он приглашал дешевых сотрудников, тратил мало, экономничал. Лучшей газеты не было, могла существовать и эта. Случилось так, что для заведывания газетой Кашевский пригласил из Вильны Крушевана. Кашевский хотел на грош купить пятаков. «Один Крушеван в состоянии заполнить всю газету», радовался Кашевский. «Не надо будет много сотрудников иметь». Крушеван, действительно, мог заполнить один всю газету. Это была пишущая машина, трещавшая весь день и ночь и выпускавшая передовую, большой нижний фельетон, два маленьких фельетона под разными псевдонимами. Антисемитизма он не обнаруживал. Но неуживчивый Крушеван вскоре повздорил с Кашевским и исходатайствовал разрешение на газету «Бессарабец». Конкуренции — «Бессарабский Вестник» не выдержал. Первая частная газета умерла на руках типографа Кашевского. Крушеван повел «Бессарабец» в прогрессивном духе и у него, в свое время, работали д-р Котловкер (ныне — один из издателей петербургской «Копейки»), Дядя Яша [вышеупомянутый Я.Г. Соскин], О.Я. Бальтерманц [sic! правильно: Блотерманц] (Скиталец) и друг. газетные работники прогрессивного лагеря. Но затем отказ в кредите еврея, поставлявшего газетную бумагу, сразу перевернул мировоззрение Крушевана. Началась яростная агитация анисемитизма, погромная пропаганда. Прогрессивные читатели отшатнулись от газеты. Пробовал Крушеван создать всероссийский юдофобский орган в Спб. — «Знамя». Попытка успеха не имела. «Бессарабец» забрали у Крушевана за долги. Но он недолго существовал в руках других лиц. Крушеван стал выпускать «Друг». В противовес ему был создан прогрессивный орган «Бессарабская Жизнь» — Ф.Е. Захаровым. Эти две газеты существуют и поныне, но уже в других руках: Крушеван умер, Захаров — потерял на газете состояние. После 1905 г., с дарованием «свобод», с обновлением страны, в Кишиневе нарождались и «лопались» маленькие копеечные издания. (...) Если сравнить номера первой частной газеты с современными кишиневскими — разница в содержании огромная. Теперешний «Друг» с его кампаниями против Толмачева, губернатора Канкрина, полициймейстера, университетских «деятелей» — да это и самому Крушевану не снилось. (...)