aznevtelen ([personal profile] aznevtelen) wrote2017-04-19 12:11 am
  • Add Memory
  • Share This Entry
Entry tags:

ПСМ-110. Юстина Глинка

   Авторы статьи [1], уже упоминавшейся в посте ПСМ-110. Штрихи к биографии М.В. Головинского, утверждали, что им удалось обнаружить «нескольких сотен» документов, написанных Ю.Д. Глинкой, однако в своей статье они опубликовали только один. Безусловно, такой почин в деле публикации литературного наследия Ю.Д. Глинки следует поддержать и усугубить, так что в настоящем посте я помещаю два ее письма.
   Первое письмо Ю.Д. Глинки появилось в связи с рядом газетных публикаций по случаю 15-летия со дня смерти Н.Г. Чернышевского.
   Сначала в Русских Ведомостях появилась посвященная юбилею Н.Г. Чернышевского статья критика И.Н. Игнатова [2], замеченная нововременским публицистом К.А. Скальковским [3]:
(...)
   Суббота [30 октября (12 ноября) 1904 г.]. 17 октября исполнилось пятнадцать лет со дня смерти Чернышевского. «Русские Ведомости» посвятили этому фельетон (...)
   Когда гр. Лорис-Меликов искал случаев к удовлетворению общественного мнения, брат [А.А. Скальковский] и я рекомендовали ему, между прочим, испросить помилование Чернышевскому. Об этом же хлопотали у графа и товарищ покойного Пыпин и сын, тогда юный студент [М.Н. Чернышевский].
   Доклад графа успеха однако не имел. (...) На Александра II повлиял кажется и генерал Черевин, который в душе мало сочувствовал деятельности гр. Лорис-Меликова, считал упразднение III отделения большой ошибкой и всячески защищал политику этого учреждения.
   Я несколько раз говорил с Черевиным о Чернышевском. Он всегда отвечал в своем добродушно-насмешливом тоне.
   — Чернышевский мой друг, он со мною в постоянной переписке и просьбы его я исполняю.
   Неизвестно, где хранится эта любопытная переписка, едва ли у наследников Чернышевского, вероятнее в архивах департамента полиции вместе с другими интересными документами для истории культуры и печати в России в XIX столетии.
   То, что не удалось сделать гр. Лорис-Меликову, осуществил гр. Толстой уже при Александре III в 1883 г. Вследствие его ходатайства Чернышевский и мог умереть на родине, в Саратове. (...)

   Фельетон К.А. Скальковского вызвал небольшую газетную полемику, но об истории освобождения Н.Г. Чернышевского нечто новое было сообщено лишь в одной публикации — письме Ю.Д. Глинки в редакцию газеты Наша Жизнь [4], цитируемом в [5]:
(...)
   Еще в 1882 г., в бытность министром внутренних дел графа Н.П. Игнатьева, было исходатайствовано мною письменно пред Его Величеством Императором Александром III освобождение Чернышевского из его ссылки в Сибири, где он тогда уже находился сверх срока. Государь Император тотчас же повелел графу Игнатьеву привести это мое ходатайство в исполнение. Господин министр с своей стороны сделал все распоряжения к осуществлению Царской воли. Между тем прошло два месяца с того момента, а Чернышевского все не освобождали. Генерал-адъютант Черевин, который действительно сочувственно относился к этому вопросу, обратился ко мне с советом напомнить Государю о его решении относительно Чернышевского, прибавив, что ему, Черевину, положительно известно о мерах, принятых графом Игнатьевым касательно освобождения Чернышевского, но что официальные приказания из Петербурга встречают сопротивление в местных сибирских властях. Следуя этому совету, я снова обратилась к Императору Александру III и довела до сведения Его, что Его приказания местные власти не признают и исполнять не желают, основываясь на болезненном состоянии Чернышевского, впавшего будто даже в детство. Об этом мнении сибирских властей относительно психического состояния Чернышевского мне было также передано Черевиным. После моего вторичного доклада вновь последовало распоряжение графу Игнатьеву относительно ссыльного Чернышевского. Несмотря на это, прошло еще не мало времени, прежде чем Чернышевский был освобожден из заточения; в этот промежуток времени граф Игнатьев пожелал удалиться от занимаемого им поста, и уже при его преемнике графе Толстом состоялось самое возвращение Чернышевского в европейскую Россию, что, вероятно, и подало повод г. Скальковскому предположить, что ходатайствовал о Чернышевском граф Толстой, который об этом и не помышлял и всей своей деятельностью довольно наглядно доказал, что такого рода ходатайства не были вообще в его духе. (...)

   Затем была изданная составленная К.М. Федоровом биография Н.Г. Чернышевскому [6], появились на страницах либеральных толстых журналов статьи о писателе [7], [8], [9], и везде это письмо Ю.Д. Глинки упоминалось. Естественно, что письмо не было забыто и М.Н. Чернышевским, составившим библиографию статей о своем отце [10], упоминалось письмо Ю.Д. Глинки и в статье Е.А. Ляцкого в сборнике переписки Н.Г. Чернышевского [11]. Правда, свидетельство Ю.Д. Глинки никто из авторов толком не анализировал, приняв на веру, хотя позже в своей книге [12] В.Я. Яковлев-Богучарский попытался понять, действительно ли мемуаристка играла в то время политическую роль, позволившую ей ходатайствовать об освобождении узника, и пришел к заключению, что ее свидетельство можно считать правдоподобным.
   Однако, после 1917 г. литературоведы и историки по неизвестной мне причине забывают об этом письме, насколько мне известно. Это не относится разве что к работе М.К. Лемке [13] — но его труд оставался долгие годы в рукописи и не был издан до недавнего времени, а при жизни ему удалось напечатать лишь небольшую выдержку из своей книги в журнале Красная Летопись [14]. Второе известное мне исключение из правила умолчания о роли Ю.Д. Глинки в деле освобождения Н.Г. Чернышевского — краткое упоминание о ней в одном романе [15], как о ходатайствовавшей об освобождении писателя одновременно с его сыновьями, что неверно. Отдельно стоит упомянуть работы Ю.М. Стеклова (Нахамкеса): монографию о Н.Г. Чернышевском [16], [17] и замечательную статью (изданную позже брошюрой) об истории полицейской провокации во Франции [18], [19]. Во 2-м издании монографии Ю.М. Стеклов, описывая историю освобождения узника самодержавия, не очень глубоко рассмотрел этот вопрос сравнительно с 1-м изданием, так что о Ю.Д. Глинке он не упомянул, зато сообщил, что в «Деле III Отделения и Департамента полиции о Н.Г. Чернышевском» отсутствуют документы за период с конца 1881 г. по середину 1883 г. [17, т. II, с. 559]; были ли они впоследствии обнаружены, мне неизвестно — и если эти документы действительно пропали, то история с освобождением Н.Г. Чернышевского никогда, к сожалению, не будет окончательно разъяснена во всех деталях. Можно упомянуть еще несколько работ, посвященных ссылке и освобождению Н.Г. Чернышевского [20], [21], [22], [23], [24], [25] — там все сводится к миссии Н.Я. Николадзе и ходатайству сыновей, без упоминания о Ю.Д. Глинке.
   Что касается М.К. Лемке, то он процитировал текст письма Ю.Д. Глинки и сделал следующий вывод [13, с. 703-704]:
(...)
   Глинка взяла на себя слишком много. Чернышевский был перевезен из Вилюйска в Астрахань только 27 октября 1883 года, то есть через полтора года после отставки Игнатьева. Каждому понятно, что никакая местная власть не могла столько времени сопротивляться высочайшей воле, да еще
Александра III. (...)

   Второе известное мне литературное произведение Ю.Д. Глинки — это ее письмо в редакцию газеты Слово, опубликованное в январе 1906 г. [26]:

М.г., г. редактор!

   В 1881—82 годах я подала Государю Александру III от имени русских эмигрантов, либералов и революционной партии, проект о даровании амнистии политическим деятелям по разрядам, и о пересмотре административных ссылок.
   По приказанию Государя, комиссия была составлена в этом духе и довольно много лиц тогда воспользовались этим пересмотром.
   Не буду входить в подробности этого вопроса.
   Коснусь главным образом второго проекта, поданного мною в одно и то же время и касающегося свободы печати.
   В нем было выражено желание, чтобы печать могла разоблачать злоупотребления администрации, как-то: произвол, взяточничество и пр. Но вместе с тем она должна была подвергаться строгому наказанию за клевету, ложь, вымышленные факты и т.д.
   Государь вполне согласился с этой мыслью и повелел разрешить печати оглашать незаконные проступки администрации.
   Вследствие этого Маков застрелился, Перфильев (почты) был отдан под суд, всплыли злоупотребления в министерстве государственных имуществ (уфимские дела) и многие другие злоупотребления были затронуты.
   Сановники и чиновники взволновались. Меня упрекали в том, что я допускаю возможность в России печатать о взятках и незаконных действиях даже министров! Мое возражение было одно: если министра можно уличить доказательствами «материальными или нравственными» в таких проступках, то это должно быть допущено и его следует предавать суду и наказанию.
   Гласность печати продолжалась несколько месяцев с полным успехом. Мне пришлось в это время уехать за границу.
   При моем возвращении я узнала от Краевского (Голоса) о тайном циркуляре, посланном во все редакции, запрещающем печати касаться 33 пунктов!
   Директором департамента полиции был тогда Плеве.
   Краевский просил меня не сообщать об этом Государю, так как он опасался непосильной борьбы с бюрократической силой. Это предисловие было необходимо, чтобы установить мое полное сочувствие к свободе печати, и доказать мое право на выражение моего мнения, по случаю теперешней свободы печати.
   Та свобода печати, за которую я ратовала, совсем другая, чем та, которая ныне существует, и удивляюсь, что редакторы свободной прессы допускают в своих журналах ряд гнусных и грязных инсинуаций и не имеют достаточно гражданского мужества, чтобы поднять в печати вопросы для разъяснения серьезных государственных злоупотреблений, вооружившись истинными данными для полного возстановления их в печати на пользу и острастку кого следует. Господа, то, что мы ныне видим, не есть свобода печати: это полная оргия, при которой выбрасывается на всех проходящих, без разбора, вся грязь помойных ям!
   Я почти всегда жила в странах полной свободы, но никогда не видала ничего подобного! Неужели те правы, которые говорят, что русские не созрели к свободе и к свободной печати? Ни одного крупного дела о злоупотреблениях печать не раскрыла, а их много. Ложные сведения, вымышленные факты, клеветы, ложь, порнографические карикатуры, самые низкие, презренные инсинуации, все, что есть самое отвратительное, мы видим всякий день в ежедневно появляющихся газетах.
   Грустно смотреть на злобу и, особенно, на глупость всего того, что происходит. Я читала изречение Гапона, это единственный проблеск мозгов в нашем Шарантоне. Примером глупости и гнусности может служить статья в газете «Начало» о генерале Ганенфельдте. Я его знаю лично.
   Допускаю, что он, быть может, немного педантически относится к вопросам о честности и долге, так как он сам безукоризненной честности и человек работы и труда.
   Солдаты, о благосостоянии которых он всегда заботится, довольны.
   То же было во время его командования перновским полком в Москве.
   Инсинуации газеты «Начало» ложь и клевета.
   Все лучшие либеральные элементы отшатнутся от нынешнего передового движения, если такая разнузданность и анархия будут продолжаться.
   Самая жестокая и кровавая репрессия будет оправдана благодаря таким безобразиям.
   Весь русский народ сплотится, чтобы задавить эту гадость, которая нам не нужна. Не свобода это, а самая нестерпимая тирания.
   Лозунг этих господ: otes-toi de la, que je m'y mette, а маска — любовь к народу.
   Уйди с места, чтобы я мог его занять.

   Восхитительно, не так ли? Похоже на очередную кающуюся дворянку, искавшую путей и симпатизировавшую всему хорошему — от свободы печати до освобождения политических узников, лишь за отсутствием биографа ставшую жертвою воинствующих филосемитов, способных отыскать антисемитизм хоть у Рюрика, хоть у Брежнева.
   Правда, второе письмо должно вызвать недоумение даже при небольшом знании русской истории. Дело в том, что граф Н.П. Игнатьев, будучи министром внутренних дел, не показал себя сторонником свободы печати — достаточно прочесть передовую статью Голоса, редактором которого был знакомый Ю.Д. Глинке А.А. Краевский, по случаю отставки графа Н.П. Игнатьева [27]:

   Граф Н.П. Игнатьев оставил пост министра внутренних дел, по разстроенному здоровью. (...)
   Чем же объяснить это утомление? Нельзя не признать, что в течение прошлого года граф Игнатьев имел полную возможность утомиться. Заняв пост министра внутренних дел, он принял на себя тяжелое бремя: ему предстояло, во-первых, успокоить общество, потрясенное событием 1-го марта; во-вторых, выдвинуть на очередь многие вопросы, от решения которых зависело улучшение общего положения дел и которые были уже намечены в последний год царствования Императора Александра II-го [речь конечно о М.Т. Лорис-Меликове].
   Успешное выполнение такой двойной задачи зависело, конечно, как от средств к их решению, так и от выбора вопросов, выдвигаемых на очередь в административном и законодательном порядке. Оглядываясь назад на истекший год, мы можем сказать, что граф Игнатьев не щадил энергии ни в том, ни в другом направлении. Всяческие меры принимались им для того, чтобы устранить все, что, по соображениям администрации, могло волновать умы. Свидетельством тому служат многие издания, прекратившие свое существование, приостановка, более или менее продолжительная, других изданий, положение о чрезвычайной и усиленной охране, недавно вышедшее положение о поднадзорных и т.п. (...)

   Что касается времени предположительной подачи Ю.Д. Глинкой своего проекта, то упоминание В.К. Плеве как директора департамента полиции означает, что разговор ее с А.А. Краевским происходил не ранее 15 (27) апреля 1881 г. — следовательно, и проект был подан до этого, и упомянутый ею период гласности был по крайней мере за несколько месяцев до этого, т.е. не позднее зимы 1880—1881 гг. — т.е. в то время, когда министром внутренних дел был граф М.Т. Лорис-Меликов. Что же касается начала в печати кампании по поводу земель в Уфимской губернии, то это повидимому конец ноября 1880 г., см. запись в дневнике Е.А. Перетца («Как счастлив я, что отказался от земли, предназначавшейся для меня в Уфимской губернии!» и т.д.) за 30 ноября (12 декабря) 1880 г. [28, с. 12]. В общем, налицо противоречие: с одной стороны, она ставит акцент на покровительство со стороны графа Н.П. Игнатьева, министра внутренних дел в период с 4 (16) мая 1881 г. по 30 мая (11 июня) 1882 г., с другой — это не вяжется с хронологией.
   Хорошо еще, что о Ю.Д. Глинке писали на Западе: вскоре после отставки министра Н.П. Игнатьева, в июне 1882 г. в парижской газете L'Intrasigeant была напечатана серия статей, одним из героев которых оказалась Ю.Д. Глинка [29] (она в редакцию газеты писем не писала, в отличие от Млоховского-Беллины, чье письмо было напечатано [30]; он утверждал, что является противником самодержавия и незнаком ни с Ю.Д. Глинкой ни с другими упомянутыми в статьях лицами; письмо его было сопровождено сообщением от редакции о том, что автор письма лжец). А в июле 1882 г. серия статей появилась в другой парижской газете, Le Radical [31], напечатавшей и письмо в редакцию, написанное Жюльет Адан в защиту Ю.Д. Глинки [32].
   Между прочим, органы русского тамиздата, женевские газеты Вольное Слово и Правда, сочли нужным перепечатать эти материалы.
   Первым в атаке на Ю.Д. Глинку выступило Вольное Слово [33, с. 2] (перевод письма Адан помещен и у М.К. Лемке [13, с. 265]):

   Разоблачения газеты «Le Radical», за подписью г-на X, о «международном III отделении», в числе организаторов которого упоминается одна русская, M-lle de G, в настоящее время не у дел, вызвали на еще большую откровенность известную петербургской публике издательницу «Nouvelle Revue», г-жу Жюльетту Адан. Приводим перевод ея во многих отношениях интересного письма к директору названной газеты:
   «Милостивый Государь!
   «Я пожалела бы о том, что я женщина, если бы мужчина мог потребовать объяснений (si un homme pouvait se commetre) от автора статей, печатаемых вами о русской полиции.
   «Было бы нелепо защищать г-жу Устинью (Justine) Глинку от подобных нападок! Я приведу лишь один факт, который умаляет значение всех остальных: г-н X уверяет, что я представила г-жу Глинку царю Александру II. Будучи русским трудно не знать, что г-жа Глинка, фрейлина императрицы, как все члены ея семейства, принадлежит к русскому двору.
   «Глинки — это тип чести, верности и героической преданности отечеству.
   «Одна из Глинок, следовательно, может заботиться о защите жизни царя, не принадлежа в то же время к полиции, как равно может просить о помиловании политических осужденных, не будучи нигилисткой.
   «Наконец, г. X., агент низшего сорта (vulgaire agent) полиции графа Игнатьева знает все это и с моей стороны было бы слишком наивно ему отвечать, не разсчитывая задеть сзади его тех, которые хотят обезкуражить г-жу Глинку и меня в преследовании нашего дела успокоения.
   «Примите и проч.
   Juliette Adam».
   Со стороны издательницы «Nouvelle Revue» весьма похвально, конечно, сначал вполне разоблачить перед публикой аноним своей приятельницы, а за тем защитить ее от клеветы; но не безполезно, кажется, было бы для доброго имени девицы Устиньи Глинки, если бы ея заступница потрудилась объяснить на каком основании она считает (и при том не гадательно, а положительно) автора обличительных статей в «Radical'е» за агента игнатьевской полиции? Это объяснение могло бы пролить некоторый свет на значение той «oeuvre d'apaisement»,— того дела успокоения, над которым, по ея словам, г-жа Adam работает вместе с девицею Глинкою. Ведь с точки зрения наших охранителей, с которыми издательница «Nouvelle Revue» состоит в литературных (если только в литературных) сношениях, и на палача Фролова можно смотреть как на работающего над oeuvre d'apaisement!

   В том же номере газеты была напечатана и статья В.П. Сидорацкого [34], резюмировавшего публикации парижских газет L'Intrasigeant и Le Radical о деятельности русских шпионов в Париже, с любопытным примечанием от редакции Вольного Слова:

   Post-scriptum редакции. Мы прибавим, что в числе лиц, сильно скомпрометированных разоблачениями «Intrasigeant» есть прикосновенные к редакции бывшей газеты «La Révolution Sociale», печатавшей панегирики «динамиту» и «русским нигилистам», показавшим-де всему миру пример, как им действовать для целей социальной революции.

   Затем выступила Правда, напечатавшая перевод статьи в L'Intrasigeant [35], где о Ю.Д. Глинке сообщалось:
(...)
   Полицейская агентура Лагранжа и Барлэ не первая в своем роде попытка завести в Париже третье отделение. До сих пор организация надзора и доносов принадлежали некоему господину Беллина, живущему под именем Млочковского [Mlochowski], Boulevard Malesherbes, 75 и находящемуся в свою очередь в непосредственном распоряжении m-elle de G...
   В квартире этой последней производилась выдача жалованья русским и французским агентам в марте, апреле и мае 1881. (...)
   [Примечание ред. Правды] M-elle de G... ни кто иная, как фрейлина царицы Глинка.

   Парадокс, не так ли: антиреволюционную активность Ю.Д. Глинки разоблачители относят ко времени, когда министром внутренних дел был еще не граф Н.П. Игнатьев, а граф М.Т. Лорис-Меликов. При этом Ж. Адан обвиняет разоблачителя своей подруги в том, что он сотрудничал с русской полицией в то время, когда министром был уже Н.П. Игнатьев. Следует обратить внимание и на один важный пассаж в письме Ж. Адан: она пишет о Ю.Д. Глинке как о ходатайствовавшей об освобождении политических узников в России — это подкрепляет позднейшее утверждение Ю.Д. Глинки о том, что она просила за Н.Г. Чернышевского. Еще одна ценная деталь: Вольное Слово и Правда были тогда подконтрольны Святой Дружине, поэтому можно сделать вывод о том, что графа Н.П. Игнатьева после его отставки они имели право критиковать.
   Но и эти статьи в общем-то далеко не разъяснили фигуру Ю.Д. Глинки. Позже, как справедливо отметили авторы статьи [1], о Ю.Д. Глинке мало писали и западные историки и литературоведы, среди которых надо упомянуть биографов Ж. Адан д-ра С. Моркоса [36] и весьма ценную работу д-ра А. Огенюис-Селиверстофф [37], [38].
   Изюминкой книги д-ра А. Огенюис-Селиверстофф является следующий фрагмент [37, p. 140], [38. c. 182]:
(...)
Представители парижской полиции, не привыкшие к тому, чтобы в одном человеке соединялось столько величия, считали ее [Ю.Д. Глинку] патологической вруньей [mythomane]. (...)

   Напомню, что о подобных деятелях я уже писал, см. посты ПСМ-110. Осман-Бей и ПСМ-110. Штрихи к биографии М.В. Головинского, где речь идет о печально известной княгине Е.А. Радзивилл. Между прочим, у этих двух дам было сходное отношение к чужим деньгам: 26 марта (7 апреля) 1886 г. в гражданском суде департамента Сена слушалось дело о возврате генерал-лейтенанту Н.Д. Селиверстову Ю.Д. Глинкой долга в размере 55000 франков; поскольку ответчица на протяжении длительного времени проживала в Париже на Елисейских Полях, ул. Линкольна, 1 (этот же адрес упоминается в [38, с. 183]) и не имела иного постоянного местожительства, постольку суд пришел к заключению о том, что ответчица не права, утверждая, что ее дело неподсудно французским судам (повидимому, Ю.Д. Глинка надеялась вместо возврата займа судиться с генералом Н.Д. Селиверстовым когда-нибудь потом, в России) [39].
   Генерал Н.Д. Селиверстов, по словам д-ра А. Огенюис-Селиверстофф (я надеюсь, что позже выясню ее источники), сыграл важную роль в жизни Ю.Д. Глинки: Жюльет Адан познакомилась с генералом на курорте Plombières (не ясно, в каком году), а по возвращении в Париж он ей представил свою приятельницу Ю.Д. Глинку, с которой познакомился при дворе; о генерале ходили слухи, что, несмотря на отставку, во Франции он шпионит за русскими революционерами, а о Ю.Д. Глинке д-р А. Огенюис-Селиверстофф уверенно пишет как о члене Святой Дружины [38, с. 181]. Надо сказать, что Ю.Д. Глинка, как и генерал В.Д. Новицкий, к примеру, членами Святой Дружины не были; а вот Н.Д. Селиверстов действительно значился в списке дружинников за №537 [40, с. 81], а у М.К. Лемке он упоминается как дружинник Московского отделения за №166 [13, с. 332, 819].
   Д-р А. Огенюис-Селиверстофф полагает, что Ю.Д. Глинка была парижским резидентом Святой Дружины, и в доказательство приводит [37, p. 139], [38, с. 182] известный из мемуаров С.Ю. Витте сюжет охоты дружинников на революционера Л.Н. Гартмана в Париже, но с некоторыми отличиями: будущий русский премьер-министр, в то время выполнявший задание Святой Дружины, оказывается встречался с Ю.Д. Глинкой в ресторане Дюрана [Durand] на площади Мадлен; впрочем, после нескольких дней слежки С.Ю. Витте решил, что у него нет склонности к шпионству и отказался от дальнейшего участия в этом деле, вернувшись к прежним обязанностям.
   Этот эпизод из биографии С.Ю. Витте, к счастью, неплохо изучен. Впервые, насколько известно, об этом кратко написал журналист А.В. Руманов [41], со слов и по инспирации С.Ю. Витте, как справедливо отметил проф. А.Л. Сидоров, установивший сходство текстов и факт сотрудничества этого журналиста с С.Ю. Витте [42]; в передаче А.В. Руманова, в Париж Святая Дружина направила двух сотрудников, выследивших Гартмана и подготовлявших его убийство, но из-за вмешательства французской полиции вынужденных покинуть Париж.
   Позднее в воспоминаниях С.Ю. Витте [43] этот эпизод был описан подробно, с той разницей, что, вместо того, чтобы встречаться с Ю.Д. Глинкой в ресторане Durand, С.Ю. Витте, по его словам, встречался в парижском ресторане Voisin с М.К. Зографо. Последний, в отличие от Ю.Д. Глинки, гораздо более известен, он характеризуется в именном указателе к книге М.К. Лемке как [13, с. 901]: «Заграфо (Закраффо, Зографо, Зокроффо, Zokroffo) Михаил Константинович — агент Святой Дружины и один из руководителей ее парижской агентуры. Чиновник российского посольства во Франции (1882)».
   Добавлю, что в (на самом деле, темного происхождения) списке членов Святой Дружины [40] присутствуют упомянутые С.Ю. Витте Ф.К. Витгенштейн и М.К. Зографо, и отсутствуют Полянский и Ю.Д. Глинка, что было бы невозможно, если бы она действительно была парижским резидентом Святой Дружины.
   Проф. А.Л. Сидоров указал также на существенную проблему с описанием этого эпизода из биографии С.Ю. Витте [42]: искомого Гартмана, насколько известно из других источников, в описываемое время — примерно конец лета — осень 1881 г. — в Париже не было; очевидно, что либо агенты Святой дружины охотились не на Гартмана, а на другое лицо, о котором мемуарист С.Ю. Витте решил сознательно умолчать, либо Святая дружина была введена в заблуждение кем-то из агентов, приняла за Гартмана другого человека и вела слежку за ним, либо этот эпизод был вымышлен мемуаристом целиком.
   Этот же эпизод описан со слов С.Ю. Витте и в воспоминаниях графини М.Э. Клейнмихель [44], уже упоминавшихся в посте Записка Дурново и мемуаристы:

Вино лилось рекой и я [С.Ю. Витте] был слегка навеселе, когда Великий Князь Владимир мне сказал: «милый Витте, мы все решили, дать Вам, заслуженное Вами, почетное поручение. В настоящее время французское правительство отказывается выдать нам нигилиста Гартмана. Мы послали гвардии поручика Полянского в Париж с приказом уничтожить Гартмана. (...) Вы всегда найдете возможность вступать с нами в сношения через нашего агента в Париже; агент этот пользуется нашим полным доверием и стоит во главе нашей организации заграницей. Вы можете его ежедневно видеть у Дюрана, Бульвар де ла Маделен. Советуйтесь с ним во всех трудных случаях». (...) Я спросил его имя. Великий Князь сказал: «дайте ему себя узнать нашим тайным знаком и он сам назовет Вам свое имя». (...) Я сел за маленький стол у Дюрана и делал каждому входящему наш таинственный знак, чтобы обратить на себя внимание. (...) Я уже начал терять всякую надежду, как вдруг один субъект, с большими черными глазами и неприятной внешностью, проходя мимо моего стола и заметив мои знаки, ответил на них,— это был тот, кого я искал. Он подсел ко мне и назвал себя — Зографо. Затем он мне сказал, что он имеет сведения, что усилия посольства увенчались успехом,— удалось доказать, что нигилист Гартман — обыкновенный уголовный преступник и что вследствие этого, он будет выдан французским правительством. (...)
   Приказы центрального комитета [Святой дружины] передавались в Париж через князя Фердинанда Витгенштейна, бывшего также членом этого тайного общества. (...)

   Да, могло быть и так, что воспоминания графини М.Э. Клейнмихель есть смесь из полузабытого ею рассказа графа С.Ю. Витте с деталями, взятыми ею из его же воспоминаний [43]; но, по-моему, мемуаристке было бы тяжело спутать пол — мужской или женский — у парижского резидента, с которым встречался С.Ю. Витте, так что можно считать ее свидетельство опровергающим версию о том, что С.Ю. Витте встречался именно с Ю.Д. Глинкой.
   После не слишком ценного описания (скорее всего, вымышленных) подвигов Ю.Д. Глинки на ниве шпионажа д-р А. Огенюис-Селиверстофф пишет [38, с. 184]:
(...)
   Для Жюстины Глинки последствия ее деятельности оказались более серьезными. Министр внутренних дел Игнатьев, который перед уходом в отставку активизировал работу секретной сети, вызвал ее для объяснений и сообщил, что организация будет распущена. Поскольку денег из казны Глинке больше выделять не будут, она сама должна вернуть свои долги. Жюстина продала коллекцию картин и на какое-то время сократила свои расходы. При дворе явную враждебность к ней проявляла княгиня Елизавета Трубецкая, обвиняя Жюстину в дилетантстве, которое та продемонстрировала в Париже, и осуждая ее за скандальное поведение, противоположное тому, какое должно быть для создания привлекательного и достойного образа России. (...)

   Почему это сообщение заслуживает доверия? Естественно, из-за потери денег — о таких вещах не забывают, в особенности дамы. То, что именно граф Н.П. Игнатьев, а не граф Д.А. Толстой и не В.К. Плеве, был симпатичен Ю.Д. Глинке, очевидно из ее писем. Но здесь есть противоречие с разоблачениями, сделанными неустановленным авторов в парижской печати,— утверждавшего, что Ю.Д. Глинка прекратила свою шпионскую активность в мае 1881 г.
   Об отношении графа Н.П. Игнатьева к Святой Дружине известно из его писем к К.П. Победоносцеву (док. 78 и 88, примерно октябрь—ноябрь 1881 г.) [45] он характеризует дружинников как «неумелых и неопытных людей», которые распускают слухи, влекущие за собою падение русских бумаг на европейских биржах, и издают газету «Вольное Слово» явно предосудительного содержания,— т.е., независимо от своих побуждений, на самом деле вредят, а не помогают правительству. Как писал М.К. Лемке, граф Н.П. Игнатьев считал возможным справиться с революционерами путем проведения реформ [13, с. 35-36], не состоял в руководстве Святой дружины [13, с. 63-64] и пытался ослабить ее влияние [13, с. 80-81, 83-84]. Нетрудно представить себе ход мыслей графа: начало нового царствования, идет война группировок в верхах, теряют посты министры, в сферах толкуют кто о немецкой, кто об английской интриге (в благонамеренную советскую литературу эти слухи естественно попасть не могли — кто же поверит в то, что у революционеров были покровители в сферах?!), поэтому единственный верный способ борьбы с крамолой — это явно не опора на дружинников, покровители которых не прочь свалить самого графа Н.П. Игнатьева, а организация заграничной сети в союзе с министерством иностранных дел (последнее должно было организовать правильное взаимодействие с полициями европейских стран) [13, с. 228-243]. Правда, ему в этом не удалось преуспеть: заграничная агентура Департамента полиции была организована только при министре внутренних дел графе Д.А. Толстом в 1883 г. под руководством П.В. Корвин-Круковского [46], [47].
   Одним словом, деятельность Ю.Д. Глинки остается по-прежнему не вполне понятной. Мне, в отличие от М.К. Лемке, кажется правдоподобным факт ее ходатайства об освобождении Н.Г. Чернышевского. Кроме того, хотел бы обратить внимание на одну особенность наших историков: им отчего-то не хочется признавать, что Святая Дружина не была чем-то самобытным, а изучала и копировала опыт французской полиции, о котором позднее писал Ю.М. Стеклов [18], [19] — очевидно, что пресловутая газета Правда по своей идее крайне левого органа, созданного агентом-провокатором, едва ли отличается от газеты La Révolution Sociale. Поэтому следует обратить внимание на деятельность генерала Н.Д. Селиверстова; как пишет д-р А. Огенюис-Селиверстофф [38, с. 185], передавая разговор Ж. Адан с префектом Л. Андрие:
(...)
В свое время он [Н.Д. Селиверстов] работал над проектом реформы русской полиции, взяв в качестве образца французскую систему. Этот давний проект погубила волокита. Он был начат еще во времена [Второй] Империи. (...)

   Возможно, что генерал во время своих изысканий случайно мог наткнуться на упоминание о книге Мориса Жоли. Но, скорее всего, к истории ПСМ ни он, ни Ю.Д. Глинка не имели отношения.
   Отыскалось еще одно произведение Ю.Д. Глинки [48]:

   В газете «Речь» от 16-го января 1916 года, в №15 сказано в биографии скончавшегося графа Воронцова-Дашкова [49], что одновременно с организацией Священной Дружины он вступил в переговоры с революционной партией, результатом которых явилось помилование Чернышевского.
   Это совершенно не верно. Несколько лет тому назад, в опровержение статьи Скальковского о деле Чернышевского, я подробно изложила в печати настоящий ход освобождения Чернышевского — ни прямого, ни косвенного участия в судьбе Чернышевского граф Воронцов-Дашков не принимал.
   Я довела до сведения Государя, что Чернышевский отбывает наказание пять лет сверх установленного судом срока.
   Государь Император Александр III возмутился этим фактом и сам взял в руки дело освобождения Чернышевского. Генерал-адъютант Черевин содействовал мне, сочувственно отнесясь к этому вопросу.


1. Аронов Л.Г., Баран Х., Зубарев Д.И. К предыстории «Протоколов Сионских мудрецов»: Ю.Д. Глинка и ее письмо императору Александру III. // Новое литературное обозрение. М., 2006. №6, с. 169-182. То же: Lev Aronov, Henryk Baran, Dmitry Zubarev. Toward the prehistory of the Protocols: Iustin'ia Dmitrievna Glinka and her letter to Emperor Alexander III. // Esther Webman (editor). The Global Impact of the Protocols of the Elders of Zion: A Century-Old Myth. New York, 2011. p. 25-43.
2. И. (Игнатов И.Н.). Литературные отголоски. // Русские Ведомости. М., 1904. №301, 29.10 (11.11), с. 2-3.
3. Маленький фельетон. Скальковский К.А. Из дневника меланхолика. // Новое Время. СПб., 1904. №10303, 05 (18).11, с. 4. Выдержки из этого фельетона перепечатаны в Из русской жизни. // Восточное Обозрение. Иркутск, 1904. №285, 30.11 (13.12), с. 3.
4. Глинка Ю.Д. Письмо в редакцию. // Наша Жизнь. СПб., 1904. №10 или №11, 16 (29).11. Статья мной пока не разыскана.
5. Среди газет и журналов. // Новое Время. СПб., 1904. №10315, 17 (30).11, с. 4.
6. Федоров К.М. Жизнь русских великих людей. Н.Г. Чернышевский. Асхабад, 1904. с. 56-57.
7. Из жизни и литературы. Клейнборт Л.М. Памяти Н.Г. Чернышевского. // Образование. СПб., 1904. №12, паг. 3, с. 107-118.
8. Богучарский В. (Яковлев В.Я.). Из русских журналов. // Мир Божий. СПб., 1905. №1, паг. 2, с. 34-50.
9. Малышенко Г.М. Николай Гаврилович Чернышевский. 1828—1889 гг. (Биографический набросок). // Русская Мысль. М., 1906. №6, паг. 2, с. 73-121. Вторая часть большой статьи, начало в №5.
10. Чернышевский М.Н. Библиографический указатель статей о Н.Г. Чернышевском и о его сочинениях. // Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений в 10 томах с 4 портретами. Том X, часть 2. СПб., 1906. Приложения, с. 125-139. Публикации 1904 г., в т.ч. и письмо Ю.Д. Глинки, упомянуты и во 2-м издании этого указателя: Чернышевский М.Н. О Чернышевском. Библиография 1854—1910. Изд. 2-е испр. и доп. СПб., 1911. с. 40-43.
11. Чернышевский в Сибири. Переписка с родными. Статья Е.А. Ляцкого, примечания М.Н. Чернышевского. Вып. III (1878—1883). СПб., 1913. с. XLIX.
12. Богучарский В.Я. (Яковлев В.Я.). Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х гг. XIX века. М., 1912. с. 430-432.
13. Лемке М.К. Святая дружина Александра III (Тайное общество борьбы с крамолой). 1881–1882 годы. По неизданным документам. СПб., 2012.
14. Лемке М.К. Наш заграничный сыск (1881—1883 г.г.). // Красная летопись. М.-Пг., 1922. №5, с. 67-84.
15. Заречная С.А. Предшественник. М., 1957. с. 595-597.
16. Стеклов Ю.М. Н.Г. Чернышевский, его жизнь и деятельность (1828—1889). СПб., 1909.
17. Стеклов Ю.М. Н.Г. Чернышевский: его жизнь и деятельность: 1828-1889. 2-е изд. исп. и доп. Л., 1928. Том I, II.
18. Стеклов Ю.М. Охранники и провокаторы до и во время Третьей Республики. // Современный Мир. СПб., 1912. №1, с. 212-245; №2, с. 198-229; №3, с. 203-222.
19. Стеклов Ю.М. Политическая полиция и провокация во Франции. 2-е изд. М., 1918.
20. Научитель М.В., Тагаров З.Т. Чернышевский в Сибири. Иркутск, 1969. с. 284-288.
21. Троицкий Н.А. Восемь попыток освобождения Н.Г. Чернышевского. // Вопросы истории. М., 1978. №7, с. 122-141.
22. Шадури В.С. Письма русских литературно-общественных деятелей к Н.Я. Николадзе. Тбилиси, 1949. с. 31-32.
23. Николадзе А.К. Русско-грузинские литературные связи. Тбилиси, 1965. с. 119.
24. Николадзе А.К. Грузинские общественные деятели в борьбе за освобождение Н.Г. Чернышевского. // Литературная Грузия. Тбилиси, 1958. №5, с. 115-117.
25. Николадзе А.К. Неизвестная рукопись А.Н. Пыпина о Н.Г. Чернышевском. // Литературная Грузия. Тбилиси, 1978. №7, с. 121-132.
26. Глинка Ю.Д. Письмо в редакцию. // Слово. СПб., 1906. №345, 05 (18).01, с. 4.
27. Санкт-Петербург. 31-го мая 1882. // Голос. СПб., 1882. №145, 01 (13).06, с. 1.
28. Перетц Е.А. Дневник Е.А. Перетца (1880—1883). М.-Л., 1927.
29. La police russe a Paris. // L'Intrasigeant. Paris, 1882. №712, 14 (26).06, p. 1; №713, 15 (27).06, p. 1; №715, 17 (29).06, p. 1; №717, 19.06 (01.07), p. 1.
30. [La lettre de M. Mlochowski de Bellina]. // L'Intrasigeant. Paris, 1882. №714, 16 (28).06, p. 1.
31. La troisième section internationale. // Le Radical. Paris, 1882. №206, 13 (25).07, p. 1-2; №207, 14 (26).07, p. 1-2; №210, 17 (29).07, p. 1-2; №214, 21.07 (02.08), p. 2; №216, 23.07 (04.08), p. 1-2; №218, 25.07 (06.08), p. 1-2.
32. La troisième section internationale. [La lettre de Juliette Adam]. // Le Radical. Paris, 1882. №217, 24.07 (05.08), p. 1.
33. Женева, 15 августа 1882 г. // Вольное Слово. Женева, 1882. №43, 03 (15).08, с. 1-2.
34. Сидорацкий В.П. Русская полиция в Париже. (Корреспонденция «Вольного Слова»). // Вольное Слово. Женева, 1882. №43, 03 (15).08, с. 2-3.
35. Русская полиция в Париже. // Правда. Женева, 1882. №2, 20.08 (01.09), с. 1-2. Первая часть статьи, было и продолжение.
36. Saad Morcos. Juliette Adam. Beirut, 1962. p. 190-191, 464, 494-497.
37. Anne Hogenhuis-Seliverstoff. Juliette Adam, 1836-1936: L'instigatrice. Paris, 2002.
38. Огенюис-Селиверстоф А. Жюльет Адан и Россия. Предисловие и примечания П.П. Черкасова, перевод К.П. Цыбиной. // Россия и Франция. XVIII-XX века. Вып. 6. М., 2005. с. 176-196. Перевод одной главы из книги [37].
39. Contestation entre étrangers. (Trib. civ. de la Seine, 3e ch., 7 avril 1886. Prés. M. Ruben de Couder.— Seliverstoff c. Glinka). // Journal du droit international privé et de la jurispudence comparée. Paris, 1886. A. 13, T. 13, p. 192.
40. Сенчакова Л.Т. «Священная дружина» и ее состав. // Вестник МГУ. Серия IX. История. М., 1967. №2, март-апрель, с. 62-83. Этот список отложился в ГАРФ, ф. 1463, оп. 1, д. 187.
41. Р-ов А. «Священная дружина» и газета «Правда». // Русское Слово. М., 1913. №141, 20.06 (03.07), с. 2-3. См. также Руманов А. Из встреч с гр. С.Ю. Витте. // Русское Слово. М., 1913. №155, 06 (19).07, с. 3.
42. Витте С.Ю. Воспоминания. Том I. М., 1960. с. 523-525.
43. The Memoirs of Count Witte. Translated from the original russian manuscript and edited by Abraham Yarmolinsky. Garden City, NY—Toronto, 1921. p. 23-24. То же: Витте С.Ю. Воспоминания. Том III. Берлин, 1923. с. 115-117; Витте С.Ю. Воспоминания. Том III. Л., 1924. с. 105-107; Витте С.Ю. Из архива С.Ю.Витте. Воспоминания. Том 1. Книга 1. СПб., 2003. с. 119-121.
44. Memories of a shipwrecked world, being the memoirs of Countess Kleinmichel, translated by Vivian Le Grand. New York, 1923. p. 122-124. То же: Клейнмихель М.Э. Из потонувшего мира. Мемуары. Пер. с франц. рукописи. Берлин, б.г. [1923]. с. 107-109.
45. К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Том I, полутом 1-й. М.-Пг., 1923. с. 92-95.
46. Агафонов В.К. Заграничная охранка. М., 1918. с. 15-17. То же: Агафонов В.К. Парижские тайны царской охранки. М., 2004. с. 27-28.
47. Сватиков С.Г. Русский политический сыск за-границею. Ростов-на-Дону, 1918. с. 10. В советском переиздании: Заграничная агентура департамента полиции. (Записка С. Сватикова и документы заграничной агентуры). М., 1941. с. 19 — исправлена ошибка С.Г. Сватикова, датировавшего назначение П.В. Корвин-Круковского 1881 г., а не 1883 г.
48. Глинка Ю.Д. Письмо в редакцию. // Речь. Пг., 1916. №41 (3424), 11 (24).02, с. 7.
49. Граф И.И. Воронцов-Дашков. // Речь. Пг., 1916. №15 (3398), 16 (29).01, с. 3:
(...)
   В то же время гр. Воронцов-Дашков выступил во главе «Священной Дружины», тайной официальной организации, поставившей своей задачей борьбу с террористами при помощи «мужественных добровольцев». (...) Одновременно с организацией «Священной Дружины» гр. Воронцов-Дашков пытался вступить в переговоры с революционерами, дабы оградить предстоящую коронацию от разных случайностей. Наиболее известны переговоры, которые велись через посредство г. Николадзе и были им разсказаны в интересной статье в «Былом». Косвенное участие в этих переговорах принимали Н.К. Михайловский и С.Н. Кривенко. Результатом их явилось помилование Н.И. Чернышевского, которому было разрешено поселиться сначала в Астрахани, затем в Саратове. (...)