![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Жизнерадостность Ленина. (Воспоминания французского коммуниста Анри Гильбо). // Коммунистический Путь. Саратов, 1924. №13-14, февраль-март, с. 129-130.
Как-то вечером, в старом отеле «Метрополь», теперь доме Советов, я вел беседу с одной из компанионок по политической борьбе, полной энтузиазма и преданности, и которая еще недавно, в Швейцарии, старалась «предохранить» меня от ленинизма.
Я читал в глазах моей собеседницы, я слышал в ее словах одно — безусловное восхищение Лениным.
Зазвенел звонок телефона. Вызывал сам Владимир Ильич. Он спрашивал у меня, какие новости, справлялся о моем здоровьи и как прошел мой переезд из-за границы.
— Не устали-ли вы слишком?
— Нет, нисколько,— отвечал я.
— Здоровы-ли вы настолько, чтобы заглянуть ко мне сегодня вечером?
— Для вас я всегда здоров, всегда готов.
— Великолепно! Я буду ждать вас в 9 часов и пошлю за вами автомобиль.
Я ждал.
В 9 часов стук в мою дверь. Нет сомнения, что кто-то хочет видеть меня. Открываю дверь: Сам Ленин! Мы горячо обнялись. Он тотчас забросал меня кучей всевозможных вопросов. Я невольно наблюдаю его. Он все такой же, какой был и раньше: та же живость взгляда, та же постоянная ирония, то скрытая, то особенно прорывающаяся наружу.
На следующее утро, в Кремле должно было состояться последнее заседание коммунистического интернационала. Когда заседание началось, Владимир Ильич занял место за столом президиума. Заметив меня, он дал мне знать, что я должен взять слово. Я, конечно, сделал это.
Пусть читатель простит мне такие маловажные подробности, но мое намерение — показать необычайную простоту и глубокую привязанность великого товарища, показать сердечность, которую он обнаруживал к тем, кто понимал основные его идеи, кто, находясь под его благотворным влиянием, поддерживал его там, где «социалистические» оппортунисты только клеветали на него. Факт налицо: этот отъявленный материалист, который не стеснялся часто до цинизма показать свой позитивизм и который испытывал непреодолимое отвращение ко всякой сентиментальности, этот человек с нежностью относился к своим друзьям по изгнанию.
Несколько дней спустя делегаты конгресса отправились в Петроград.
Мы вернулись из Петрограда в Москву вместе с Владимиром Ильичем, который ездил инкогнито для встречи с представителем американского правительства. В пути (мы ехали по железной дороге) Владимир Ильич приходил к каждому из нас, спрашивал, хорошо-ли мы устроились и не хватает-ли нам чего-нибудь. Мы обедали все вместе в вагоне-ресторане, в обществе Андреевой, жены Максима Горького, швейцарского социалиста Фрица Платтена, шведа Гримлунда и нескольких других. Все оживленно спорили о народном творчестве, а также об «искусстве для искусства». Ленин с громадным одушевлением принимал участие в разговоре, настроение у него было веселее, чем у нас всех и смех его раздавался по всему вагону.
В дальнейшем я часто видел Владимира Ильича за работой в Совете народных комиссаров. У него не было ни малейшей мысли ни о своем костюме, ни о пище, и другие должны были постоянно заботиться о нем. Я знал человека, который напоминает Ленина своей простотой, богатым запасом знаний, характером и товарищескими чувствами. Это — Бухарин, один из лучших теоретиков революционного марксизма.
Я видел Ленина также в самые тяжелые и трагические часы, в моменты наступлений Колчака, Деникина и Врангеля. Положение было чрезвычайно серьезно. Враги Советского правительства, поддерживаемые агентами Антанты, организовали заговоры, убийства, волнения. Красная армия с боем отступала, транспорт был дезорганизован, пайки, выдаваемые трудовому населению, сводились на нет: Ленин неизменно сохранял бодрость духа, свою надежду, свою уверенность, свой оптимизм,— оптимизм, опирающийся на солидный реализм. Я вспоминаю, как в один день Ленин показал мне на карте города и пункты железнодорожных узлов, занятых белыми, и сказал мне с величайшим спокойствием.
— Через восемь дней наша судьба будет решена. Или мы отбросим белых или нам капут [capoutt].
И Ленин при этом смеялся, как вообще смеется здоровый человек, а смех — первый признак здоровья.
Спустя много недель после пребывания больным уже на даче, Владимир Ильич как-то на два дня приехал в Москву. Я тотчас отправился к нему. Было это, если память мне не изменяет, дней за восемь до операции. Он сказал мне, что, по мнению врачей, лучше удалить пулю, засевшую внутри его организма. Он согласился с таким мнением. Я нашел его изменившимся в лучшую сторону. Его взгляд был такой же оживленный, как когда-то. Вольный воздух и отдых оказывали на него свое действие. На даче он, между прочим, занимался охотой. Это было наиболее любимым его спортом и развлечением. Когда он отправлялся на прогулку, хотя-бы один, он всегда был занят разрешением сложным вопросов момента. Но на охоте он был занят только зайцами или птицами, которых нужно было выгонять из укромных мест.
Как-то вечером, в старом отеле «Метрополь», теперь доме Советов, я вел беседу с одной из компанионок по политической борьбе, полной энтузиазма и преданности, и которая еще недавно, в Швейцарии, старалась «предохранить» меня от ленинизма.
Я читал в глазах моей собеседницы, я слышал в ее словах одно — безусловное восхищение Лениным.
Зазвенел звонок телефона. Вызывал сам Владимир Ильич. Он спрашивал у меня, какие новости, справлялся о моем здоровьи и как прошел мой переезд из-за границы.
— Не устали-ли вы слишком?
— Нет, нисколько,— отвечал я.
— Здоровы-ли вы настолько, чтобы заглянуть ко мне сегодня вечером?
— Для вас я всегда здоров, всегда готов.
— Великолепно! Я буду ждать вас в 9 часов и пошлю за вами автомобиль.
Я ждал.
В 9 часов стук в мою дверь. Нет сомнения, что кто-то хочет видеть меня. Открываю дверь: Сам Ленин! Мы горячо обнялись. Он тотчас забросал меня кучей всевозможных вопросов. Я невольно наблюдаю его. Он все такой же, какой был и раньше: та же живость взгляда, та же постоянная ирония, то скрытая, то особенно прорывающаяся наружу.
На следующее утро, в Кремле должно было состояться последнее заседание коммунистического интернационала. Когда заседание началось, Владимир Ильич занял место за столом президиума. Заметив меня, он дал мне знать, что я должен взять слово. Я, конечно, сделал это.
Пусть читатель простит мне такие маловажные подробности, но мое намерение — показать необычайную простоту и глубокую привязанность великого товарища, показать сердечность, которую он обнаруживал к тем, кто понимал основные его идеи, кто, находясь под его благотворным влиянием, поддерживал его там, где «социалистические» оппортунисты только клеветали на него. Факт налицо: этот отъявленный материалист, который не стеснялся часто до цинизма показать свой позитивизм и который испытывал непреодолимое отвращение ко всякой сентиментальности, этот человек с нежностью относился к своим друзьям по изгнанию.
Несколько дней спустя делегаты конгресса отправились в Петроград.
Мы вернулись из Петрограда в Москву вместе с Владимиром Ильичем, который ездил инкогнито для встречи с представителем американского правительства. В пути (мы ехали по железной дороге) Владимир Ильич приходил к каждому из нас, спрашивал, хорошо-ли мы устроились и не хватает-ли нам чего-нибудь. Мы обедали все вместе в вагоне-ресторане, в обществе Андреевой, жены Максима Горького, швейцарского социалиста Фрица Платтена, шведа Гримлунда и нескольких других. Все оживленно спорили о народном творчестве, а также об «искусстве для искусства». Ленин с громадным одушевлением принимал участие в разговоре, настроение у него было веселее, чем у нас всех и смех его раздавался по всему вагону.
В дальнейшем я часто видел Владимира Ильича за работой в Совете народных комиссаров. У него не было ни малейшей мысли ни о своем костюме, ни о пище, и другие должны были постоянно заботиться о нем. Я знал человека, который напоминает Ленина своей простотой, богатым запасом знаний, характером и товарищескими чувствами. Это — Бухарин, один из лучших теоретиков революционного марксизма.
Я видел Ленина также в самые тяжелые и трагические часы, в моменты наступлений Колчака, Деникина и Врангеля. Положение было чрезвычайно серьезно. Враги Советского правительства, поддерживаемые агентами Антанты, организовали заговоры, убийства, волнения. Красная армия с боем отступала, транспорт был дезорганизован, пайки, выдаваемые трудовому населению, сводились на нет: Ленин неизменно сохранял бодрость духа, свою надежду, свою уверенность, свой оптимизм,— оптимизм, опирающийся на солидный реализм. Я вспоминаю, как в один день Ленин показал мне на карте города и пункты железнодорожных узлов, занятых белыми, и сказал мне с величайшим спокойствием.
— Через восемь дней наша судьба будет решена. Или мы отбросим белых или нам капут [capoutt].
И Ленин при этом смеялся, как вообще смеется здоровый человек, а смех — первый признак здоровья.
Спустя много недель после пребывания больным уже на даче, Владимир Ильич как-то на два дня приехал в Москву. Я тотчас отправился к нему. Было это, если память мне не изменяет, дней за восемь до операции. Он сказал мне, что, по мнению врачей, лучше удалить пулю, засевшую внутри его организма. Он согласился с таким мнением. Я нашел его изменившимся в лучшую сторону. Его взгляд был такой же оживленный, как когда-то. Вольный воздух и отдых оказывали на него свое действие. На даче он, между прочим, занимался охотой. Это было наиболее любимым его спортом и развлечением. Когда он отправлялся на прогулку, хотя-бы один, он всегда был занят разрешением сложным вопросов момента. Но на охоте он был занят только зайцами или птицами, которых нужно было выгонять из укромных мест.
Tags:
