Az Nevtelen

   Прибавление к постам Щусев и Пергамский алтарь, Щусев и гробница Кира.
   Для того, чтобы составить представление о взглядах критика К.Л. Зелинского на архитектуру, следует ознакомиться с выдержками из статей [1] (с редакционным комментарием, что статья печатается в дискуссионном порядке), [2], [3], [4], [5], чтобы убедиться в ошибочности расхожего мнения о нем, как о каком-то фанатике разрушения ради разрушения [6], [7]. Кстати, и в 1934 г. он не забыл уесть А.В. Щусева, упомянув «куб — символ вечности» и «карельские граниты, лабрадоры».
   Невероятно важна данная им оценка конкурсных проектов Дворца Труда: напомню, что он у А.В. Щусева усмотрел ассиро-вавилонское влияние, а оказывается, что не только тот подпал под это влияние, раз среди проектов Дворца Труда К.Л. Зелинский нашел только один-два приемлемых (вероятно братьев Весниных), 75% проектов он заклеймил как «архитектурные перепевы, а то и просто заимствования» архитектурных форм, в том числе из той же культуры, что и у А.В. Щусева [1], [3]. Удивительно, не так ли: оказывается, еще до постройки мавзолея В.И. Ленина в Москве находились архитекторы, подпавшие под ассиро-вавилонское влияние,— отчетливо видимое мной, дилетантом, например в проекте архитектора Г.М. Людвига (напомню, что главой жюри конкурса был председатель МАО А.В. Щусев).
   Это гораздо важнее, чем упоминавшаяся ранее находка С.В. Фомина: очевидно, что А.В. Щусев мог не знать о сделанной Т. Домбартом реконструкции Вавилонской башни, перепечатанной в книге проф. А.И. Сидорова.
   Но, помимо проекта Г.М. Людвига, отыскались еще два источника пагубного ассиро-вавилонского влияния, оба в 1923 г.:
   — статья Е.В. Шервинского в журнале Архитектура [8], с упоминанием зиккурата в Хорсабаде и гробницы Кира. Журнал этот издавался МАО, вышли только две книжки, №1-2 и №3-5; ответственным редактором был М.Я. Гинзбург, членами редакционной коллегии были Л.А. Веснин, М.Я. Гинзбург, Э.И. Норверт, а А.В. Щусев состоял в редакционном совете журнала.
   — книга М.Я. Гинзбурга Ритм в архитектуре [9], с упоминанием того же зиккурата (подражать ассирийцам автор не призывал).
   Отсюда следует только один единственный вывод: А.В. Щусев не мог не знать о хорсабадском зиккурате и о гробнице Кира.( Read more... )

Жизнерадостность Ленина. (Воспоминания французского коммуниста Анри Гильбо). // Коммунистический Путь. Саратов, 1924. №13-14, февраль-март, с. 129-130.

---

   Как-то вечером, в старом отеле «Метрополь», теперь доме Советов, я вел беседу с одной из компанионок по политической борьбе, полной энтузиазма и преданности, и которая еще недавно, в Швейцарии, старалась «предохранить» меня от ленинизма.
   Я читал в глазах моей собеседницы, я слышал в ее словах одно — безусловное восхищение Лениным.
   Зазвенел звонок телефона. Вызывал сам Владимир Ильич. Он спрашивал у меня, какие новости, справлялся о моем здоровьи и как прошел мой переезд из-за границы.
   — Не устали-ли вы слишком?
   — Нет, нисколько,— отвечал я.
   — Здоровы-ли вы настолько, чтобы заглянуть ко мне сегодня вечером?
   — Для вас я всегда здоров, всегда готов.
   — Великолепно! Я буду ждать вас в 9 часов и пошлю за вами автомобиль.
   Я ждал.
   В 9 часов стук в мою дверь. Нет сомнения, что кто-то хочет видеть меня. Открываю дверь: Сам Ленин! Мы горячо обнялись. Он тотчас забросал меня кучей всевозможных вопросов. Я невольно наблюдаю его. Он все такой же, какой был и раньше: та же живость взгляда, та же постоянная ирония, то скрытая, то особенно прорывающаяся наружу.
   На следующее утро, в Кремле должно было состояться последнее заседание коммунистического интернационала. Когда заседание началось, Владимир Ильич занял место за столом президиума. Заметив меня, он дал мне знать, что я должен взять слово. Я, конечно, сделал это.
   Пусть читатель простит мне такие маловажные подробности, но мое намерение — показать необычайную простоту и глубокую привязанность великого товарища, показать сердечность, которую он обнаруживал к тем, кто понимал основные его идеи, кто, находясь под его благотворным влиянием, поддерживал его там, где «социалистические» оппортунисты только клеветали на него. Факт налицо: этот отъявленный материалист, который не стеснялся часто до цинизма показать свой позитивизм и который испытывал непреодолимое отвращение ко всякой сентиментальности, этот человек с нежностью относился к своим друзьям по изгнанию.
   Несколько дней спустя делегаты конгресса отправились в Петроград.
   Мы вернулись из Петрограда в Москву вместе с Владимиром Ильичем, который ездил инкогнито для встречи с представителем американского правительства. В пути (мы ехали по железной дороге) Владимир Ильич приходил к каждому из нас, спрашивал, хорошо-ли мы устроились и не хватает-ли нам чего-нибудь. Мы обедали все вместе в вагоне-ресторане, в обществе Андреевой, жены Максима Горького, швейцарского социалиста Фрица Платтена, шведа Гримлунда и нескольких других. Все оживленно спорили о народном творчестве, а также об «искусстве для искусства». Ленин с громадным одушевлением принимал участие в разговоре, настроение у него было веселее, чем у нас всех и смех его раздавался по всему вагону.
   В дальнейшем я часто видел Владимира Ильича за работой в Совете народных комиссаров. У него не было ни малейшей мысли ни о своем костюме, ни о пище, и другие должны были постоянно заботиться о нем. Я знал человека, который напоминает Ленина своей простотой, богатым запасом знаний, характером и товарищескими чувствами. Это — Бухарин, один из лучших теоретиков революционного марксизма.
   Я видел Ленина также в самые тяжелые и трагические часы, в моменты наступлений Колчака, Деникина и Врангеля. Положение было чрезвычайно серьезно. Враги Советского правительства, поддерживаемые агентами Антанты, организовали заговоры, убийства, волнения. Красная армия с боем отступала, транспорт был дезорганизован, пайки, выдаваемые трудовому населению, сводились на нет: Ленин неизменно сохранял бодрость духа, свою надежду, свою уверенность, свой оптимизм,— оптимизм, опирающийся на солидный реализм. Я вспоминаю, как в один день Ленин показал мне на карте города и пункты железнодорожных узлов, занятых белыми, и сказал мне с величайшим спокойствием.
   — Через восемь дней наша судьба будет решена. Или мы отбросим белых или нам капут [capoutt].
   И Ленин при этом смеялся, как вообще смеется здоровый человек, а смех — первый признак здоровья.
   Спустя много недель после пребывания больным уже на даче, Владимир Ильич как-то на два дня приехал в Москву. Я тотчас отправился к нему. Было это, если память мне не изменяет, дней за восемь до операции. Он сказал мне, что, по мнению врачей, лучше удалить пулю, засевшую внутри его организма. Он согласился с таким мнением. Я нашел его изменившимся в лучшую сторону. Его взгляд был такой же оживленный, как когда-то. Вольный воздух и отдых оказывали на него свое действие. На даче он, между прочим, занимался охотой. Это было наиболее любимым его спортом и развлечением. Когда он отправлялся на прогулку, хотя-бы один, он всегда был занят разрешением сложным вопросов момента. Но на охоте он был занят только зайцами или птицами, которых нужно было выгонять из укромных мест.

Водовозов В.В. Мое знакомство с Лениным. // На чужой стороне. Прага, 1925. Кн. XII. с. 174-180.

---

{с. 174}
   Впервые познакомился я с Влад. Ульяновым осенью 1890 г. в Петербурге. В то время я получил отпуск из Шенкурска (где отбывал ссылку по своему делу 1887 г.) для сдачи государственных экзаменов. Во время этого моего приезда в Петербург, как-то вечером, ко мне пришла курсистка Ульянова, Ольга Ильин. (ум. 1891 г. от сыпн. тифа) сестра Александра Ильича Ульянова. До моего ареста (25-II, 1887 по ст. ст.) я был знаком с Алекс. и Анной Ильинишной, также Елизаровым, за кот. она вышла замуж позднее, между 1887 и 1891 г. С Ольгой я познакомился ранней весной 1890 г. у Винбергов. Теперь она привела ко мне своего второго брата — Владимира. Он тоже был исключен из Казанского унив., кажется, был выслан из Казани и отбывал высылку в Самара,— в этом, впрочем, я не вполне уверен. Теперь он приехал в Петербург, чтобы узнать, нельзя ли как-нибудь устроиться со сдачей экстерном государственных экзаменов. А так как я именно такие экзамены в то время держал, то они и пришли ко мне за справками. Нужные справки я, конечно, дал и даже провел Вл. Ульянова на экзамен, который тогда мы сдавали при округе. Там была большая толпа,— человек около 400,— Ульянов затерялся в ней и просидел несколько часов, прислушиваясь и присматриваясь. Никаких определенных впечатлений от этой встречи у меня не осталось,— разговоры вертелись исключительно вокруг экзаменов; других вопросов, тем более общих тем, мы не касались.
   Осенью 1891 г. мне разрешили из Архангельской губ. переехать в Самару. Там я, конечно, зашел к Ульяновым, которые жили тогда в Самаре целою семьею: мать, Мария Ильинишна, старшая дочь, Анна Ильинишна, с мужем, Елизаровым (последний был моим товарищем по университету); Владимир Ильич и младшее поколение, которое состояло из Дмитрия — гимназиста, кажется V-го класса, и Марии — гимназистки лет 14. Елизаров служил где-то в казенном учреждении, едва ли не в управлении железной дороги; В.И. зарабатывал, кажется, уроками или работал по статистике.
{с. 175}
   Семья была на редкость хорошая — все жили очень дружно, несмотря на бросавшееся в глаза резкое различие физического и нравственного облика отдельных ея членов. По внешнему облику она распадалась на два ярко выраженных типа. К первому принадлежали мои петербургские знакомые — Александр Ильич и Ольга Ил., вскоре умершая, сестра, а также оба представителя молодого поколения. Этот тип — овальные бледные лица, с очень широкими лбами, с глубоко сидящими вдумчивыми, проницательными глазами. Они поражали своей юношеской свежестью и одухотворенностью. Ко второму типу принадлежала Анна Ильинишна и Владимир Ильич. Хотя и у Анны и особенно у Владимира глаза светились несомненным умом, но все лицо в целом поражало каким-то смешением ума и грубости, я сказал бы, какой-то животностью. Бросался в глаза лоб — умный, но покатый. Мясистый нос. В.И. был почти совершенно лысый в 21—22 года. Что-то упорное, жестокое в этих чертах сочеталось с несомненным умом. Это же впечатление оставалось и от лица А.И. — только у нея все было в ослабленной степени: и ум, и животность...( Read more... )

«Аванти». Ленин как человек. // Первая годовщина. 1924—21 января—1925. Ленин, о Ленине, о ленинизме. М., 1925. с. 243-247. Перепечатано из Лисовский П.А. Иностранная печать о Ленине. Л., 1924. с. 130-134; статья не подписана.

---

( Read more... )
   Зимой 1916—1917 г. завсегдатаи цюрихской «кантональной библиотеки», или «библиотеки социальной литературы», постоянно видели зарывшегося в книги человека с рыжеватыми волосами, тупым носом, маленькими глазками и большой, почти лысой головой. Каждое утро он приходил сюда и садился на свое место, не смотря ни на кого, не вступая ни с кем в разговоры. В полдень он уходил на улицу, где его ожидала скромно одетая, как и он, женщина, а после обеда он снова был на своем посту, среди книг, склонив голову над своими записками.
   Он читал, главным образом, книги по социализму, так что я вскоре догадался, что это был один из «наших». Поэтому я спросил однажды одного русского товарища, кто такой этот ученый монгол.
   Как? — ответил тот. — Вы его не знаете? Весь Цюрих его знает! Это — Ленин.
   На самом деле его знал далеко не весь Цюрих. Его знали лишь немногие русские революционеры, скрывавшиеся в Цюрихе и в остальной Швейцарии с первых дней войны. Впрочем, Ленин вел чрезвычайно замкнутый образ жизни. Днем он работал в библиотеке, обедал в маленьком скромном ресторане, вечером и ночью занимался дома. Этот революционер был не только великим человеком дела, но и великим человеком науки. Он знал, что нельзя быть хорошим руководителем рабочего класса, если не знать всей истории этого класса и истории капитализма. И среди современных марксистов немногие, очень немногие знали так же хорошо, как Ленин, эти две истории.
   В Швейцарию, где он уже был раньше, Ленин приехал неожиданно в начале войны, когда он был вынужден уехать из Австрии. Он провел несколько месяцев в Цюрихе со своей {с. 245} женой, которая была, в то же время, его преданным товарищем и в политической борьбе, между своими любимыми книжками, в кругу немногих самих близких товарищей-интернационалистов, которые, как и он, ставили своей задачей подготовить революцию в России. Они образовали нечто вроде кружка, присвоив себе название «пораженцев», и всяческую неудачу царистской России на поле битвы они приветствовали, как шаг по направлению к революции.
   Год спустя после возникновения войны, т.е. осенью 1915 г., Ленин со своей женой и тещей покинул Цюрих и переехал в Берн. В швейцарской столице он вел такой же крайне бедный образ жизни, поселившись в маленьком пансионе. Они брали на троих две порции обеда по 90 сантимов каждая; вечером — чай с хлебом. Ни Ленин, ни его жена, ни теща никогда не показывались ни в кафе, ни в увеселительных местах. Днем Ленин работал в библиотеках; ночью лампа горела на его письменном столе почти до самой зари. Со своим литературным талантом он мог бы без всякого труда обеспечить себе все жизненные удобства и комфорт, но, вместо этого, он писал статьи для социалистических газет и журналов, которые платили ему ровно столько, сколько ему хватало, чтобы не умереть с голода.
   В один прекрасный день его гонорар оказался недостаточным даже для оплаты скромных обедов, которыми он до тех пор пользовался. Тогда он переменил «ресторан». Он начал ходить вместе с женой в «русскую студенческую столовую», где обед стоил всего 60 сантимов. Однако, посетители этой столовой были обязаны по очереди прибирать помещение, подметать комнаты, мыть посуду и пр. И вот наступил день, когда пришла очередь Ленина. Его сотрапезники, молодые, исполненные энтузиазма юноши, преклонявшиеся перед этим революционером, который имел в прошлом многие годы борьбы и страданий, вынесенных за пролетариат, хотели освободить его от этой работы. Однако, Ленин не согласился, чтобы для него делали какие-либо исключения, и безропотно выполнял функции судомойки в этой веселой революционной компании. Из Берна он вернулся в Цюрих, где впоследствии развернул широкую и энергичную революционную деятельность. Однако, его частная жизнь не изменилась ни на иоту.
{с. 246}
   В Цюрихе Ленин и его жена — его теща умерла за несколько месяцев до этого в Берне — поселились в бедной комнатке на улице Шпигельглассе, № 14, во втором этаже. Чтобы пройти к Ленину, нужно было подняться по маленькой темной лестнице, ступеньки которой скрипели под ногами. Он прожил здесь весь 1916 и первые месяцы 1917 г. Его квартирохозяином был сапожник Каммерер, который ныне — как это легко понять — более, чем когда бы то ни было, гордится своим великим жильцом. И из его уст можно услышать интересные подробности о полной лишений жизни человека, который впоследствии стал диктатором величайшего государства мира.( Read more... )

О возвращении Ленина из эмиграции в Россию написано немало, однако нельзя сказать, что вопрос этот изучен основательно. Мне, к примеру, не удалось найти на русском ни одного упоминания о мнении, которое бытует в болгарской исторической науке: одним из пассажиров пломбированного вагона Ленина был болгарин Никола (Кольо) Петров Стойнов (Николай Петрович Стойнов, у некоторых авторов Стоянов; литературный псевдоним Н. Самин; далее по тексту - Н.С.). ( Read more... )