![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
aznevtelenМаленький фельетон. Тиняков А.И. «Фокусник». // Земщина. Пг., 1916. №2489 (258), 05 (18).10, с. 3.
От поры до времени г-на В. Розанов «выкидывает штуки» в печати. Занимается он этим очень давно, но так как он — человек талантливый, то его «штуки» неизменно вызывают волнение и пересуды.
«Волнение», конечно, не великое: Философов — «критикует», Тыркова — «возмущается», иудеи и «подхватывают»... Только и всего!
Да еще разве то, что с каждой новой «штукой» г-на Розанова все очевиднее становится, что этот писатель, щедро одаренный от природы, в сущности — погибший человек.
Как бьется рыба, попавшая в сеть, так-же бьется и г. Розанов в сетях своих настроений; как сгорает бабочка, налетевшая на огонь, так-же и Розанов сгорает безплодно на огне своих неврастенических вспышек...
Последний по времени — (да и по качеству!) — «фокус» г-н Розанов показал в «Петроградском Листке».
Он взял книжку о раскопках на острове Крите и процесс г-жи Пуарэ,— сопоставил эти два явления и вывел заключение, что у Немцев был благородный Шлиман, а у русских — только «ножки Пуарэ».
«Бедная Русь. Бездарная Русь... бабье мясо... Кабак, пойло и мерзость»,— вот подлинные слова Розанова о России.
И по тону, и по смыслу такие речи очень стары, крайне пошлы и совсем несправедливы.
«Тупенькие»,— говорит Розанов. Но какую-бы отрасль человеческого творчества мы ни взяли, везде мы найдем имена русских деятелей на почетных местах, а иногда,— и не редко,— на первых. Например, 1-я паровая машина была устроена русским (Палзуновым), и в России (в Барнауле), и ранее изобретения Уатта (в 1766 году); Ломоносов опередил западноевропейских ученых во многих вопросах более, чем на 100 лет; в области египтологии русский Гулянов выступил в качестве самостоятельного ученого почти в одно время с Шамполионом (в 1827 году) и т.д.
Огромное количество подобных фактов известно теперь каждому, известно, конечно, и Розанову. Поэтому, утверждая, что у нас ничего нет, кроме «ножек Пуарэ», г-н Розанов или сознательно говорит неправду или, что вернее,— подчиняется одной из самых стыдных страстишек наших,— желание публично «самооплеваться».
Страстишка эта не только стыдная, но еще и глупая, как глуп, по существу своему, и разбираемый нами фельетон г-на Розанова.
Какой, в самом деле, толк может выйти из подобного рода истерически-визгливых выкриков? Ну, «подхватят» иудеи, ну, скажут еще раз, что «Россия — бездарная и подлая страна»... Что-же еще?
И хорошо зная, что из его «визга» может выйти лишь такой «результат», г-н Розанов, все-таки, не постарался удержать свою размахнувшуюся руку и еще раз попытался ударить по кроткому и прекрасному лицу России...
«Ножки Пуарэ!» — кричит Розанов. Но кто-же виноват, что ножки г-жи Пуарэ заслонили для него всю Россию. Россию, в которой трудился Ломоносов, творил Пушкин, мыслил Достоевский!..
Мы сказали выше, что г-н Розанов «попытался ударить» эту Россию. Да, только попытался, потому что ударить — роста не хватит!
Много их было,— безумных и надменных, собой возгордившихся и чужим блеском ослепленных,— которые подходили и плевали на рубище своей родины, которые в жгучие язвы ея вкладывали безлюбовные персты и бередили эти язвы без толку и без содрогания сердечного...
Но они возникали, и глумились, и пропадали... А Россия все — цела! Много всякой нечисти несет она на своих могучих плечах, много рождается в ея безконечных просторах блудников, и блудниц, и кощунников-фельетонистов.
Но сказать, что все в России сводится к ножкам Пуарэ — то-же самое, что сказать, будто все в России сводится к фельетонам Розанова.
А в конце-то концов, и эти «ножки», и эти фельетоны — неизбежны, и ни в тех, ни в других никакого особого позора для России — нет.
Розанов, в неразумной ярости своей, «плюет на Россию» за то, что у нас нет Шлимана, а «есть Пуарэ». Но это — неправда: у нас, как и всюду, есть и то, и другое, и ученая, «чистая» археология, и простая, иногда грязноватая, жизнь. И тот факт, что эта жизнь бывает порой чрезмерно грязновата, еще никому не дает права кричать о бездарности и тупости всей России.
Россия — не обглоданный пень, в котором все — ровно и однообразно, а живое, цветоносное и плодоносящее дерево.
И что за беда, если на его ветвях рядом с полновесными плодами повиснет и покрасуется мгновенье чахлый и безплодный пустоцвет?
Розанов называет безплодной смоковницей всю Россию, а на деле-то безплодна всего лишь... г-жа Пуарэ!
От поры до времени г-на В. Розанов «выкидывает штуки» в печати. Занимается он этим очень давно, но так как он — человек талантливый, то его «штуки» неизменно вызывают волнение и пересуды.
«Волнение», конечно, не великое: Философов — «критикует», Тыркова — «возмущается», иудеи и «подхватывают»... Только и всего!
Да еще разве то, что с каждой новой «штукой» г-на Розанова все очевиднее становится, что этот писатель, щедро одаренный от природы, в сущности — погибший человек.
Как бьется рыба, попавшая в сеть, так-же бьется и г. Розанов в сетях своих настроений; как сгорает бабочка, налетевшая на огонь, так-же и Розанов сгорает безплодно на огне своих неврастенических вспышек...
Последний по времени — (да и по качеству!) — «фокус» г-н Розанов показал в «Петроградском Листке».
Он взял книжку о раскопках на острове Крите и процесс г-жи Пуарэ,— сопоставил эти два явления и вывел заключение, что у Немцев был благородный Шлиман, а у русских — только «ножки Пуарэ».
«Бедная Русь. Бездарная Русь... бабье мясо... Кабак, пойло и мерзость»,— вот подлинные слова Розанова о России.
И по тону, и по смыслу такие речи очень стары, крайне пошлы и совсем несправедливы.
«Тупенькие»,— говорит Розанов. Но какую-бы отрасль человеческого творчества мы ни взяли, везде мы найдем имена русских деятелей на почетных местах, а иногда,— и не редко,— на первых. Например, 1-я паровая машина была устроена русским (Палзуновым), и в России (в Барнауле), и ранее изобретения Уатта (в 1766 году); Ломоносов опередил западноевропейских ученых во многих вопросах более, чем на 100 лет; в области египтологии русский Гулянов выступил в качестве самостоятельного ученого почти в одно время с Шамполионом (в 1827 году) и т.д.
Огромное количество подобных фактов известно теперь каждому, известно, конечно, и Розанову. Поэтому, утверждая, что у нас ничего нет, кроме «ножек Пуарэ», г-н Розанов или сознательно говорит неправду или, что вернее,— подчиняется одной из самых стыдных страстишек наших,— желание публично «самооплеваться».
Страстишка эта не только стыдная, но еще и глупая, как глуп, по существу своему, и разбираемый нами фельетон г-на Розанова.
Какой, в самом деле, толк может выйти из подобного рода истерически-визгливых выкриков? Ну, «подхватят» иудеи, ну, скажут еще раз, что «Россия — бездарная и подлая страна»... Что-же еще?
И хорошо зная, что из его «визга» может выйти лишь такой «результат», г-н Розанов, все-таки, не постарался удержать свою размахнувшуюся руку и еще раз попытался ударить по кроткому и прекрасному лицу России...
«Ножки Пуарэ!» — кричит Розанов. Но кто-же виноват, что ножки г-жи Пуарэ заслонили для него всю Россию. Россию, в которой трудился Ломоносов, творил Пушкин, мыслил Достоевский!..
Мы сказали выше, что г-н Розанов «попытался ударить» эту Россию. Да, только попытался, потому что ударить — роста не хватит!
Много их было,— безумных и надменных, собой возгордившихся и чужим блеском ослепленных,— которые подходили и плевали на рубище своей родины, которые в жгучие язвы ея вкладывали безлюбовные персты и бередили эти язвы без толку и без содрогания сердечного...
Но они возникали, и глумились, и пропадали... А Россия все — цела! Много всякой нечисти несет она на своих могучих плечах, много рождается в ея безконечных просторах блудников, и блудниц, и кощунников-фельетонистов.
Но сказать, что все в России сводится к ножкам Пуарэ — то-же самое, что сказать, будто все в России сводится к фельетонам Розанова.
А в конце-то концов, и эти «ножки», и эти фельетоны — неизбежны, и ни в тех, ни в других никакого особого позора для России — нет.
Розанов, в неразумной ярости своей, «плюет на Россию» за то, что у нас нет Шлимана, а «есть Пуарэ». Но это — неправда: у нас, как и всюду, есть и то, и другое, и ученая, «чистая» археология, и простая, иногда грязноватая, жизнь. И тот факт, что эта жизнь бывает порой чрезмерно грязновата, еще никому не дает права кричать о бездарности и тупости всей России.
Россия — не обглоданный пень, в котором все — ровно и однообразно, а живое, цветоносное и плодоносящее дерево.
И что за беда, если на его ветвях рядом с полновесными плодами повиснет и покрасуется мгновенье чахлый и безплодный пустоцвет?
Розанов называет безплодной смоковницей всю Россию, а на деле-то безплодна всего лишь... г-жа Пуарэ!
