![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
aznevtelen Прибавление к посту Граф Витте в роли прорицателя.
Марков Н.Е. Речь на 36-м заседании 14 (27).03.1916 г. // Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. 1916 г. Сессия четвертая. Стлб. 1205—3502. Заседания 17—37 (с 9 Февраля по 15 Марта 1916 г.). Пг., 1916. стлб. 3284-3308, в стлб. 3286.
(...) Я должен засвидетельствовать, что к социализму отношусь с большим уважением и, конечно, не позволю себе смешивать учение социалистов с тем, что говорят гг. Чхеидзе и Чхенкели. Между этим, гг., большая разница. Я хочу обратить ваше внимание на то, что социалисты бывают разные: например, мы все читали о социалисте Плеханове, который пишет как раз против того, что утверждает г. Чхеидзе. Другой социалист, Бурцев, решился приехать в Россию, решился пойти на риск тюрьмы, до того патриотизм оказался силен в этом политическом деятеле, что вот и он, несмотря на опасность, а приехал помогать России. Есть социалисты раскаявшиеся, каков, например, Лев Тихомиров, есть социал-монархисты, как, например, Васильев, который пробыл в Сибири тоже лет 15, если не больше, в наказание за свои заблуждения. Теперь г. Васильев называет себя социал-монархистом, теперь он путем долгого страдания пришел к убеждению, что в России социализм должен совмещаться с монархизмом с приверженностью Царскому Самодержавию. (...) Вот я заговорил об этом интересном социал-монархисте Васильеве. В настоящее время многим из депутатов разослан его проект патриотического Мининского сбора. Г. Васильев предлагает устроить безпроцентный заем от русского народа для нужд войны. Развил он этот свой проект весьма подробно и обосновал прочно, и что самое главное, чем он отличается от многих из тех, которые называют себя социал-демократами, начал с того, что, сам бедный человек, внес 500 р. для основания этого патриотического фонда. (...)
Печать. Народовольцы или социал-демократы? // День. Пг., 1916. №147 (1307), 31.05 (13.06), с. 3-4.
«Земщина» решительно высказывается за народовольцев. Поводом для этого послужила доставленная редакции записка некоего М.Н. Васильева, направленная к председателю и некоторым членам Гос. Думы и трактующая о «наиболее действенных средствах борьбы с дороговизной». Таких средств г. Васильев рекомендует три:
Это даст, по расчетам г. Васильева удешевление продуктов «по крайней мере» на 50%;
2) отмену ввозных пошлин на все время войны;
3) ряд государственных монополий.
Свою записку г. Васильев подписал следующим образом:
О своей личности автор записки сообщает следующие сведения:
«Земщина» сопровождает эту автобиографию следующими замечаниями:
Заславский Д.И. Завоеватели. // День. Пг., 1916. №148 (1308), 01 (14).06, с. 4.
Народоволец из «Земщины», монархист-террорист Васильев нашел простое и верное средство для борьбы со спекуляцией и банками. (...) Зачем расходовать так много веревки, которая тоже вздорожала? Достаточно повесить пятьдесят банковских королей,— все они наперечет,— и все банки закроются на радость «Земщине». Станет тихо, прекратится биржевая игра. (...)
Ошеломленные Иудеи. // Земщина. Пг., 1916. №2376 (145), 07 (20).06, с. 2.
Выступление г. Васильева, бывшего редактора газеты «Социалист», с предложением решительной борьбы с мародерами тыла до такой степени ошеломило иудеев, что они высказали сомнение, точно-ли г. Васильев был редактором «Социалиста» в 1884 году. (...)
Дабы зажать рот клеветникам, позволим себе напомнить им, что один из представителей прогрессивного лагеря П. Струве в своем журнале «Полярная Звезда» (№7, 1906) в весьма сочувственных выражениях вспоминает о деятельности М.Н. Васильева, осужденного по киевскому процессу, как бывшего редактора «Социалиста», и завязавшего по возвращении из ссылки письменные сношения со многими высокими особами и министрами, ратуя за разные преобразования... (...)
Итак, социалисту-монархисту принадлежит высокопатриотическая мысль о Мининском безпроцентном займе,— мысль, подкрепленная своим взносом, а затем развитая в [статье «Мининский патриотический безпроцентный заем. (Письмо в редакцию)»] журнале «Новый Экономист» (№15[, 09 (23).04.1916]).
Так может-ли какой-то «День» набросить тень на светлую личность г. Васильева.
Р. Два письма М.И. Драгомирова. // Полярная Звезда. СПб., 1906. №7, 27.01 (09.02), с. 494-498, на с. 495-496.
(...)
В конце 1900 г. М.Н. Васильев, как бывший сам политическим ссыльным (осужден по киевскому процессу 1884 года в качестве редактора предполагавшейся тогда к изданию и арестованной на первом №-ре народовольческой газеты «Социалист») — по возвращении в 1900 году в пределы Европейской России и по возстановлении в правах — решил энергично поднять вопрос об общей политической амнистии. Так как по тогдашним цензурным условиям обсуждение этого вопроса в печати было невозможно, то г. Васильев избрал довольно оригинальный путь для достижения своей цели: он начал бомбардировать своими письмами по этому вопросу нескольких высокопоставленных лиц из верхов нашей бюрократии, от которых решение данного вопроса зависело непосредственно, или которые могли двинуть его вперед личным своим влиянием. На первых порах г. Васильев избрал адресатами своих писем шесть высокопоставленных особ: одного из великих князей, министров — Муравьева, Сипягина, Витте и Хилкова и кн. Святополк-Мирского. Письма адресовались обыкновенно кому-либо из «читателей», а остальным посылалась копия.
Постепенно к основной теме писем стали присоединяться и разные другие темы по вопросам нашей «внутренней политики», и понемногу сборник этих писем превратился в некоторое своеобразное периодическое издание, которое сам г. Васильев, в шутку, стал называть «журналом шести читателей», самого себя именуя «литератором шести читателей».
К началу 1902 года из писем г. Васильева составился уже довольно обширный сборник, который автор отгектографировал и сброшюровал в нескольких экземплярах, как для «штатных», так и для нескольких «нештатных» читателей. (...)
Васильев М.Н. Письма социалиста. // Земщина. Пг., 1916. №2549 (318), 14 (27).12, с. 3; №2550 (319), 15 (28).12, с. 3.
Что такое «социализм» — На этот вопрос отвечают различно, и,— в зависимости от того или другого ответа,— признают или не признают за отвечающим право именовать себя «социалистом». Мне, однако, думается, что было-бы несколько несправедливо отнять это право у человека, который еще 32 года тому назад фигурировал перед трибуналом военного суда (в Киеве 1884 г.) как редактор газеты «Социалист» (Газета эта в свет не появилась, т.к. была арестована на первом номере в гранках набора и в рукописи. Возникший политический процесс в Киеве в 1884 г., с 12 подсудимыми (в числе которых находился и покойный член Гос. Думы, В.А. Караулов) был неразрывно связан с одновременным процессом в Петербурге (дело Веры Фигнер, Германа Лопатина, поэта Якубовича и др.) и являлся, главным образом, результатом провокаторской деятельности знаменитого Дегаева и Судейкина), и вынужден был после этого провести свыше 15 лет в местах отдаленных.
Что я разумею под социализмом в настоящее время,— ответ на этот вопрос может выясниться только постепенно в последующем ряде моих статей. Из кратких (и, конечно, неполных) определений я предпочел бы следующее:
«Социализм» есть высшее проявление и развитие идеи «государственности», сложившейся в условиях исторической действительности. (...)
Я с интересом и вниманием прочитал статьи профессора Туган-Барановского в трех недавних номерах «[Нового] Экономиста», под общим заглавием: «Бумажные деньги и металл» [Новый Экономист. Пг., 1916. №40, 02 (15).10, с. 3-6; №41, 08 (21).10, с. 3-6; №42, 15 (28).10, с. 4-7; №43, 22.10 (04.11), с. 7-10]. (...)
Еще 13 лет тому назад я сделал попытку выступить на защиту бумажных денег в газете «Слово» (в 1903 г.) со статьею «Афоризмы о бумажных деньгах». Статья эта не удостоилась внимания нашей прессы и прошла, кажется, незамеченной ею. И вот теперь я рад был встретить в статье проф. Туган-Барановского некоторое объяснение этого, несколько огорчившего меня явления.
«Быть заподозренным в симпатии к бумажным деньгам,— пишет проф. Туган-Барановский,— было еще очень недавно очень невыгодно, так как эта симпатия в общественном мнении обычно истолковывалась, как результат либо невежества, либо мотивов личной выгоды». (...) Приходилось всем ожидать выступления какого-нибудь «авторитета», который мог бы защитить от обязательности упомянутой «альтернативы». Таким «авторитетом» — после не оцененных в начале прошлого столетия Англичан Бозанкета и Чомерса,— выступил в самое последнее время немецкий профессор Кнапп.
«Знаменитая книга Кнаппа», «Staatliche theorie des Geldes»,— пишет проф. Туган-Барановский,— составила эпоху в учении о деньгах. (...) Со времени появления этой книги многими почувствовалось, что теория денег требует коренного пересмотра и что... бумажные деньги должны быть признаны деньгами в полном смысле этого слова, т.е. самостоятельным мерилом ценности, нисколько не менее, чем металлические деньги».
Конечно, весьма важно то, что говорят «ученые авторитеты», но, пожалуй, еще важнее то, что говорят точно установленные исторические факты. Из таких фактов, на мой взгляд, особенно поучительны два, приводимые проф. Туган-Барановским и касающиеся России и Австрии.
С конца 50-х годов и до 1897 года,— до введения пресловутой «золотой валюты»,— в России господствовала валюта серебрянная, т.е. все считалось на «рубль серебра». Но вот с 1873 года (под влиянием увеличения мировой добычи) серебро стало быстро падать в цене на мировом рынке и к половине 90-х годов упало в своей цене по отношению к золоту приблизительно в два раза. Однако же бумажный рубль не последовал в столь быстром падении за серебром: бумажный рубль по своей ценности равнялся в это время приблизительно 67 коп. на золото, а серебро, в весе серебряного рубля, равнялось приблизительно лишь 50 копейкам.
Таким образом бумажный рубль оказался на 34% выше и дороже того самого серебряного рубля, который считался его «обезпечением» и его «измерителем». Воспользовавшись этим обстоятельством, С.Ю. Витте зафиксировал бумажный рубль в 67 копейках на золото и перешел к серебряной валюты на золотую. Это могло бы казаться очень «выгодной финансовой операцией», если бы... если бы все это не повело к необходимости «накоплять золотую наличность» очень дорогою для народа ценою, и если бы все это не повлекло кабалу тех, кто был хозяевами золота на мировом рынке...
Совершенно такое же явление почти одновременно наблюдалось и в Австрии. «Австрийское денежное законодательство,— пишет проф. Туган-Барановский,— с полной категоричностью признавало до 1892 г. только серебро денежным металлом Австрии. Денежной единицей, на которую были обозначены бумажны деньги Австрии, до законодательного акта, явившегося прообразом реформы Витте, был, вне всякого спор, серебрянный гульден или флорин... Когда в конце 70-х годов на мировом рынке серебро стало быстро падать в своей цене по отношению к золоту, австрийский бумажный гульден не последовал за этим падением, а совершенно так же, как и русский рубль удержался на значительно высшем уровне... Серебро было не только более депрецированной денежной единицей, чем бумажный гульден, но и гораздо менее устойчивой: цена серебра на мировом рынке в своем стремительном падении ниже и ниже колебалась очень сильно. Напротив, бумажный гульден, хотя и был обозначен на серебро, колебался в своей ценности сравнительно незначительно и не обнаруживал никакой тенденции к депрециации. Поэтому бумажный гульден стал с конца восьмидесятых годов гораздо лучшей денежной единицей, чем серебро».
Вот два исторических факта, которые, конечно, многим были известны и ранее, но которые полезно вспомнить именно теперь, в обстановке ныне переживаемых нами событий, и за напоминание о них мы должны быть благодарны проф. Туган-Барановскому.
Из этих двух фактов, как мне думается, до очевидности явствует, что бумажные деньги не нуждаются в «обезпечении» их золотом или серебром, ибо они вполне обезпечены «всем достоянием государства» и всею силою государственной власти, которая этим «достоянием» может всегда распорядиться. Точно так же не нуждаются бумажные деньги в металле и для того, чтобы быть «измерителем» ценностей, ибо оне сохраняют свою неподвижность даже и тогда, когда «обезпечивающий» их металл в своей цене падает.
Вот «тезис», который можно считать установленным достаточно прочно и не зыблемо. А из него по моему мнению неизбежно вытекает целый ряд «утешительных», по нынешним временам, «выводов».
Вывод 1-ый. Не нужно, значит, после войны посылать ни в чем неповинных людей на 10 лет в каторжные работы для добывания золота... Откуда это? — Очень просто: за время войны нами выпущено (или будет выпущено) около 10 миллиардов бумажных денег «необезпеченных» золотом. По «великому» закону «гениального» С.Ю. Витте для обезпечения такой суммы нужно выкопать из земли по крайней мере на 9 миллиардов золота. (...)
Вывод 2-й. В интересующей ныне всех борьбе с дороговизной мы устраняем один из создавших ее факторов. Таких факторов,— и помимо убыли рабочих рук, отвлеченных войною,— имеется еще несколько: жадность, глупость, подлость, продажность, непредусмотрительность, халатность и т.д. и т.п., и в ряду факторов этой последней категории не последнее место занимает трусость... Есть много людей, которые считают большим грехом «грабить народ» в такое тяжелое для него время, но тем не менее запрашивают за свой товар тройную-четверную цену только лишь по-трусости: «ах» что-то будет с этими бумажными деньгами? А не упадет ли рубль до гривенника? (...)
Словом ничего «страшного» и ничего особенного в современном усиленном выпуске бумажных денег не имеется.
Коснувшись вопроса о борьбе с дороговизной, я не могу умолчать об одном страшном квази-научном жупеле, именуемом «законом (?!) спроса и предложения». Я тоже немножко знаком с политической экономией и беру на себя смелость самым решительным образом утверждать, что такового «закона» в политической экономии, как науке, не существует, что этот «закон» есть форменное «беззаконие», созданное ухищрением мародерствующих торгашей. (...)
Вывод 3-й. Является полная возможность освободить государственную власть от унижающей ея достоинство той «неправды», которая, без всякой надобности, пишется ныне на наших бумажных деньгах: «Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы». (...)
Поэтому в настоящее время было бы не только возможно, но полезно и необходимо — (если только это дозволяют наличные запасы потребной бумаги) изъять из обращения все нынешние кредитные билеты и заменить их новыми такого же вида, но с новой более подходящей подписью, хотя бы, например, в таком роде: «Государственный денежный знак (на такую-то сумму). Обезпечивается всем достоянием государства и всею силою государственной власти. Платежная и покупательная сила определяется установленными государственной властью ценами и размерами определенных правительством платежей и налогов». И этого было бы совершенно достаточно: каждый прекрасно бы знал, что за 25-рублевую бумажку при установленных таких-то «твердых ценах», он может приобрести столько-то пудов пшеницы и столько-то фунтов сахару, а при определенном железнодорожном тарифе, может за эту бумажку доехать до такого-то места. А сколько он может приобрести за эту бумажку золота, то, несомненно, этот вопрос для громадного большинства населения совершенно не интересен и не имел бы никакого практического значения.
Можно сделать еще несколько выводов, но я их отложу до другого раза. Пока же скажу, что могучая Россия, владеющая шестой частью земного шара и 180 миллионами душ населения не погибнет от выпуска нескольких миллиардов новых бумажных денег. Я глубоко убежден в полной безопасности такого выпуска, если только будут соблюдены два условия: 1) чтобы деньги не давались никому «зря» и даром и 2) чтобы государство действительно распоряжалось всем своим достоянием, которым оно «обезпечивает» свои деньги.
А для этого последнего есть одно верное средство: Социализация государственного хозяйства.
Марков Н.Е. Речь на 36-м заседании 14 (27).03.1916 г. // Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. 1916 г. Сессия четвертая. Стлб. 1205—3502. Заседания 17—37 (с 9 Февраля по 15 Марта 1916 г.). Пг., 1916. стлб. 3284-3308, в стлб. 3286.
(...) Я должен засвидетельствовать, что к социализму отношусь с большим уважением и, конечно, не позволю себе смешивать учение социалистов с тем, что говорят гг. Чхеидзе и Чхенкели. Между этим, гг., большая разница. Я хочу обратить ваше внимание на то, что социалисты бывают разные: например, мы все читали о социалисте Плеханове, который пишет как раз против того, что утверждает г. Чхеидзе. Другой социалист, Бурцев, решился приехать в Россию, решился пойти на риск тюрьмы, до того патриотизм оказался силен в этом политическом деятеле, что вот и он, несмотря на опасность, а приехал помогать России. Есть социалисты раскаявшиеся, каков, например, Лев Тихомиров, есть социал-монархисты, как, например, Васильев, который пробыл в Сибири тоже лет 15, если не больше, в наказание за свои заблуждения. Теперь г. Васильев называет себя социал-монархистом, теперь он путем долгого страдания пришел к убеждению, что в России социализм должен совмещаться с монархизмом с приверженностью Царскому Самодержавию. (...) Вот я заговорил об этом интересном социал-монархисте Васильеве. В настоящее время многим из депутатов разослан его проект патриотического Мининского сбора. Г. Васильев предлагает устроить безпроцентный заем от русского народа для нужд войны. Развил он этот свой проект весьма подробно и обосновал прочно, и что самое главное, чем он отличается от многих из тех, которые называют себя социал-демократами, начал с того, что, сам бедный человек, внес 500 р. для основания этого патриотического фонда. (...)
Печать. Народовольцы или социал-демократы? // День. Пг., 1916. №147 (1307), 31.05 (13.06), с. 3-4.
«Земщина» решительно высказывается за народовольцев. Поводом для этого послужила доставленная редакции записка некоего М.Н. Васильева, направленная к председателю и некоторым членам Гос. Думы и трактующая о «наиболее действенных средствах борьбы с дороговизной». Таких средств г. Васильев рекомендует три:
1) повесить, хотя бы на первых порах, 600 более наглых и более крупных хищников из среды торгашей, подрядчиков, поставщиков, банкиров и прочей братии.
Это даст, по расчетам г. Васильева удешевление продуктов «по крайней мере» на 50%;
2) отмену ввозных пошлин на все время войны;
3) ряд государственных монополий.
Свою записку г. Васильев подписал следующим образом:
«Избиратель в Г. Думу М.Н. Васильев, бывший редактор газеты «Социалист» (в 1884 г.).
О своей личности автор записки сообщает следующие сведения:
«32 года тому назад, приговором киевского военного суда, я был признан «народовольцем», «социалистом» и «террористом». Тем же самым я остаюсь и в настоящее время, хотя признаю себя самым искренним «монархистом» и человеком безусловно «политически благонадежным».
Именно, как «народоволец», признающий святость и непререкаемость воли народа, я должен был сделаться «монархистом», ибо монархия в России создана была 300 лет тому назад действительным и свободным проявлением воли народа как наилучшее и наивернейшее обезпечение государственных интересов, и была признана, так сказать, наилучшей «гарантией» нашей государственной «конституции».
О том, что я остался «социалистом», нет надобности распространяться, ибо достаточно только спросить: «кто же теперь не социалист?» — Из людей «политически-грамотных» таких найдется немного.
«Земщина» сопровождает эту автобиографию следующими замечаниями:
Не правда ли, характерная заметка народовольца, социалиста и террориста! Но что значит такое превращение человека в монархиста?..
А вот что — былые народовольцы не были в лапах иудеев и потому, по мере того, как становились более зрелыми, приходили к убеждению, что идеалом народного государственного строя является Самодержавие. Нынешние же социал-демократы, находясь в полном закабалении у иудеев, думают их мозгами и потому считают идеалом парламентаризм, создающий господство капитала.
Заславский Д.И. Завоеватели. // День. Пг., 1916. №148 (1308), 01 (14).06, с. 4.
Народоволец из «Земщины», монархист-террорист Васильев нашел простое и верное средство для борьбы со спекуляцией и банками. (...) Зачем расходовать так много веревки, которая тоже вздорожала? Достаточно повесить пятьдесят банковских королей,— все они наперечет,— и все банки закроются на радость «Земщине». Станет тихо, прекратится биржевая игра. (...)
Ошеломленные Иудеи. // Земщина. Пг., 1916. №2376 (145), 07 (20).06, с. 2.
Выступление г. Васильева, бывшего редактора газеты «Социалист», с предложением решительной борьбы с мародерами тыла до такой степени ошеломило иудеев, что они высказали сомнение, точно-ли г. Васильев был редактором «Социалиста» в 1884 году. (...)
Дабы зажать рот клеветникам, позволим себе напомнить им, что один из представителей прогрессивного лагеря П. Струве в своем журнале «Полярная Звезда» (№7, 1906) в весьма сочувственных выражениях вспоминает о деятельности М.Н. Васильева, осужденного по киевскому процессу, как бывшего редактора «Социалиста», и завязавшего по возвращении из ссылки письменные сношения со многими высокими особами и министрами, ратуя за разные преобразования... (...)
Итак, социалисту-монархисту принадлежит высокопатриотическая мысль о Мининском безпроцентном займе,— мысль, подкрепленная своим взносом, а затем развитая в [статье «Мининский патриотический безпроцентный заем. (Письмо в редакцию)»] журнале «Новый Экономист» (№15[, 09 (23).04.1916]).
Так может-ли какой-то «День» набросить тень на светлую личность г. Васильева.
Р. Два письма М.И. Драгомирова. // Полярная Звезда. СПб., 1906. №7, 27.01 (09.02), с. 494-498, на с. 495-496.
(...)
В конце 1900 г. М.Н. Васильев, как бывший сам политическим ссыльным (осужден по киевскому процессу 1884 года в качестве редактора предполагавшейся тогда к изданию и арестованной на первом №-ре народовольческой газеты «Социалист») — по возвращении в 1900 году в пределы Европейской России и по возстановлении в правах — решил энергично поднять вопрос об общей политической амнистии. Так как по тогдашним цензурным условиям обсуждение этого вопроса в печати было невозможно, то г. Васильев избрал довольно оригинальный путь для достижения своей цели: он начал бомбардировать своими письмами по этому вопросу нескольких высокопоставленных лиц из верхов нашей бюрократии, от которых решение данного вопроса зависело непосредственно, или которые могли двинуть его вперед личным своим влиянием. На первых порах г. Васильев избрал адресатами своих писем шесть высокопоставленных особ: одного из великих князей, министров — Муравьева, Сипягина, Витте и Хилкова и кн. Святополк-Мирского. Письма адресовались обыкновенно кому-либо из «читателей», а остальным посылалась копия.
Постепенно к основной теме писем стали присоединяться и разные другие темы по вопросам нашей «внутренней политики», и понемногу сборник этих писем превратился в некоторое своеобразное периодическое издание, которое сам г. Васильев, в шутку, стал называть «журналом шести читателей», самого себя именуя «литератором шести читателей».
К началу 1902 года из писем г. Васильева составился уже довольно обширный сборник, который автор отгектографировал и сброшюровал в нескольких экземплярах, как для «штатных», так и для нескольких «нештатных» читателей. (...)
Васильев М.Н. Письма социалиста. // Земщина. Пг., 1916. №2549 (318), 14 (27).12, с. 3; №2550 (319), 15 (28).12, с. 3.
Что такое «социализм» — На этот вопрос отвечают различно, и,— в зависимости от того или другого ответа,— признают или не признают за отвечающим право именовать себя «социалистом». Мне, однако, думается, что было-бы несколько несправедливо отнять это право у человека, который еще 32 года тому назад фигурировал перед трибуналом военного суда (в Киеве 1884 г.) как редактор газеты «Социалист» (Газета эта в свет не появилась, т.к. была арестована на первом номере в гранках набора и в рукописи. Возникший политический процесс в Киеве в 1884 г., с 12 подсудимыми (в числе которых находился и покойный член Гос. Думы, В.А. Караулов) был неразрывно связан с одновременным процессом в Петербурге (дело Веры Фигнер, Германа Лопатина, поэта Якубовича и др.) и являлся, главным образом, результатом провокаторской деятельности знаменитого Дегаева и Судейкина), и вынужден был после этого провести свыше 15 лет в местах отдаленных.
Что я разумею под социализмом в настоящее время,— ответ на этот вопрос может выясниться только постепенно в последующем ряде моих статей. Из кратких (и, конечно, неполных) определений я предпочел бы следующее:
«Социализм» есть высшее проявление и развитие идеи «государственности», сложившейся в условиях исторической действительности. (...)
I. Несколько утешительных выводов.
Я с интересом и вниманием прочитал статьи профессора Туган-Барановского в трех недавних номерах «[Нового] Экономиста», под общим заглавием: «Бумажные деньги и металл» [Новый Экономист. Пг., 1916. №40, 02 (15).10, с. 3-6; №41, 08 (21).10, с. 3-6; №42, 15 (28).10, с. 4-7; №43, 22.10 (04.11), с. 7-10]. (...)
Еще 13 лет тому назад я сделал попытку выступить на защиту бумажных денег в газете «Слово» (в 1903 г.) со статьею «Афоризмы о бумажных деньгах». Статья эта не удостоилась внимания нашей прессы и прошла, кажется, незамеченной ею. И вот теперь я рад был встретить в статье проф. Туган-Барановского некоторое объяснение этого, несколько огорчившего меня явления.
«Быть заподозренным в симпатии к бумажным деньгам,— пишет проф. Туган-Барановский,— было еще очень недавно очень невыгодно, так как эта симпатия в общественном мнении обычно истолковывалась, как результат либо невежества, либо мотивов личной выгоды». (...) Приходилось всем ожидать выступления какого-нибудь «авторитета», который мог бы защитить от обязательности упомянутой «альтернативы». Таким «авторитетом» — после не оцененных в начале прошлого столетия Англичан Бозанкета и Чомерса,— выступил в самое последнее время немецкий профессор Кнапп.
«Знаменитая книга Кнаппа», «Staatliche theorie des Geldes»,— пишет проф. Туган-Барановский,— составила эпоху в учении о деньгах. (...) Со времени появления этой книги многими почувствовалось, что теория денег требует коренного пересмотра и что... бумажные деньги должны быть признаны деньгами в полном смысле этого слова, т.е. самостоятельным мерилом ценности, нисколько не менее, чем металлические деньги».
Конечно, весьма важно то, что говорят «ученые авторитеты», но, пожалуй, еще важнее то, что говорят точно установленные исторические факты. Из таких фактов, на мой взгляд, особенно поучительны два, приводимые проф. Туган-Барановским и касающиеся России и Австрии.
С конца 50-х годов и до 1897 года,— до введения пресловутой «золотой валюты»,— в России господствовала валюта серебрянная, т.е. все считалось на «рубль серебра». Но вот с 1873 года (под влиянием увеличения мировой добычи) серебро стало быстро падать в цене на мировом рынке и к половине 90-х годов упало в своей цене по отношению к золоту приблизительно в два раза. Однако же бумажный рубль не последовал в столь быстром падении за серебром: бумажный рубль по своей ценности равнялся в это время приблизительно 67 коп. на золото, а серебро, в весе серебряного рубля, равнялось приблизительно лишь 50 копейкам.
Таким образом бумажный рубль оказался на 34% выше и дороже того самого серебряного рубля, который считался его «обезпечением» и его «измерителем». Воспользовавшись этим обстоятельством, С.Ю. Витте зафиксировал бумажный рубль в 67 копейках на золото и перешел к серебряной валюты на золотую. Это могло бы казаться очень «выгодной финансовой операцией», если бы... если бы все это не повело к необходимости «накоплять золотую наличность» очень дорогою для народа ценою, и если бы все это не повлекло кабалу тех, кто был хозяевами золота на мировом рынке...
Совершенно такое же явление почти одновременно наблюдалось и в Австрии. «Австрийское денежное законодательство,— пишет проф. Туган-Барановский,— с полной категоричностью признавало до 1892 г. только серебро денежным металлом Австрии. Денежной единицей, на которую были обозначены бумажны деньги Австрии, до законодательного акта, явившегося прообразом реформы Витте, был, вне всякого спор, серебрянный гульден или флорин... Когда в конце 70-х годов на мировом рынке серебро стало быстро падать в своей цене по отношению к золоту, австрийский бумажный гульден не последовал за этим падением, а совершенно так же, как и русский рубль удержался на значительно высшем уровне... Серебро было не только более депрецированной денежной единицей, чем бумажный гульден, но и гораздо менее устойчивой: цена серебра на мировом рынке в своем стремительном падении ниже и ниже колебалась очень сильно. Напротив, бумажный гульден, хотя и был обозначен на серебро, колебался в своей ценности сравнительно незначительно и не обнаруживал никакой тенденции к депрециации. Поэтому бумажный гульден стал с конца восьмидесятых годов гораздо лучшей денежной единицей, чем серебро».
Вот два исторических факта, которые, конечно, многим были известны и ранее, но которые полезно вспомнить именно теперь, в обстановке ныне переживаемых нами событий, и за напоминание о них мы должны быть благодарны проф. Туган-Барановскому.
Из этих двух фактов, как мне думается, до очевидности явствует, что бумажные деньги не нуждаются в «обезпечении» их золотом или серебром, ибо они вполне обезпечены «всем достоянием государства» и всею силою государственной власти, которая этим «достоянием» может всегда распорядиться. Точно так же не нуждаются бумажные деньги в металле и для того, чтобы быть «измерителем» ценностей, ибо оне сохраняют свою неподвижность даже и тогда, когда «обезпечивающий» их металл в своей цене падает.
Вот «тезис», который можно считать установленным достаточно прочно и не зыблемо. А из него по моему мнению неизбежно вытекает целый ряд «утешительных», по нынешним временам, «выводов».
Вывод 1-ый. Не нужно, значит, после войны посылать ни в чем неповинных людей на 10 лет в каторжные работы для добывания золота... Откуда это? — Очень просто: за время войны нами выпущено (или будет выпущено) около 10 миллиардов бумажных денег «необезпеченных» золотом. По «великому» закону «гениального» С.Ю. Витте для обезпечения такой суммы нужно выкопать из земли по крайней мере на 9 миллиардов золота. (...)
Вывод 2-й. В интересующей ныне всех борьбе с дороговизной мы устраняем один из создавших ее факторов. Таких факторов,— и помимо убыли рабочих рук, отвлеченных войною,— имеется еще несколько: жадность, глупость, подлость, продажность, непредусмотрительность, халатность и т.д. и т.п., и в ряду факторов этой последней категории не последнее место занимает трусость... Есть много людей, которые считают большим грехом «грабить народ» в такое тяжелое для него время, но тем не менее запрашивают за свой товар тройную-четверную цену только лишь по-трусости: «ах» что-то будет с этими бумажными деньгами? А не упадет ли рубль до гривенника? (...)
Словом ничего «страшного» и ничего особенного в современном усиленном выпуске бумажных денег не имеется.
Коснувшись вопроса о борьбе с дороговизной, я не могу умолчать об одном страшном квази-научном жупеле, именуемом «законом (?!) спроса и предложения». Я тоже немножко знаком с политической экономией и беру на себя смелость самым решительным образом утверждать, что такового «закона» в политической экономии, как науке, не существует, что этот «закон» есть форменное «беззаконие», созданное ухищрением мародерствующих торгашей. (...)
Вывод 3-й. Является полная возможность освободить государственную власть от унижающей ея достоинство той «неправды», которая, без всякой надобности, пишется ныне на наших бумажных деньгах: «Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы». (...)
Поэтому в настоящее время было бы не только возможно, но полезно и необходимо — (если только это дозволяют наличные запасы потребной бумаги) изъять из обращения все нынешние кредитные билеты и заменить их новыми такого же вида, но с новой более подходящей подписью, хотя бы, например, в таком роде: «Государственный денежный знак (на такую-то сумму). Обезпечивается всем достоянием государства и всею силою государственной власти. Платежная и покупательная сила определяется установленными государственной властью ценами и размерами определенных правительством платежей и налогов». И этого было бы совершенно достаточно: каждый прекрасно бы знал, что за 25-рублевую бумажку при установленных таких-то «твердых ценах», он может приобрести столько-то пудов пшеницы и столько-то фунтов сахару, а при определенном железнодорожном тарифе, может за эту бумажку доехать до такого-то места. А сколько он может приобрести за эту бумажку золота, то, несомненно, этот вопрос для громадного большинства населения совершенно не интересен и не имел бы никакого практического значения.
Можно сделать еще несколько выводов, но я их отложу до другого раза. Пока же скажу, что могучая Россия, владеющая шестой частью земного шара и 180 миллионами душ населения не погибнет от выпуска нескольких миллиардов новых бумажных денег. Я глубоко убежден в полной безопасности такого выпуска, если только будут соблюдены два условия: 1) чтобы деньги не давались никому «зря» и даром и 2) чтобы государство действительно распоряжалось всем своим достоянием, которым оно «обезпечивает» свои деньги.
А для этого последнего есть одно верное средство: Социализация государственного хозяйства.
