![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
aznevtelenПисьма Л.Андреева С.С. Голоушеву. XXXIV. (1912 г.). // Реквием: Сборник памяти Леонида Андреева. М., 1930. с. 91-92.
Милый Сергеюшка!
Скажи, друже, состоит участником и сотрудником «Масок» вдумчивый критик Айхенвальд? Если состоит, то я усердно прошу снять мое имя.
Вообще, если захочешь отличить Россию и русское от Европы, на которую она стала похожа, как две капли воды, то прибавляй к каждому слову: хамо. Например. У них парламент, а у нас: хамо-парламент. У них наука, у нас хамо-наука. И так далее. Хамо-критика, хамо-Пробуждение (журнал), хамо-акмеисты, хамо-Аполлон (хамо-журнал), хамотрамвай, хамо-извощик, хамо-Айхенвальд (хамо-критик), хамо-Бурлюк, хамо-футуристы. И, прибавляя этот суффикс, ты без труда найдешь ключ ко всем явлениям жизни. Выколола барыня шпилькой глаз художнику в трамвае, не возмущайся, а говори: хамо-трамвай. На-днях взрывали лед на Неве и от взрыва у всех домов полопались стекла на набережной; не возмущайся, а просто говори: хамо-взрыв. Судят Прасолова — не ходи в суд, а просто подумай про себя тихонько: хамо-преступник и хамо-суд. Пишет Арцыбашев про пол, не ломай головы и не читай лекций, а коротко определи: хамо-пол.
Как ты поживаешь? — хоть бы письмецо написал.
Твой Леонид Андреев.
Другим остерегайся сообщать мое открытие, а то первые же воспользуются им хамо-хамы, и немедленно получатся: хамо-Андреев и хамо-Голоушев. Они умные.
Измайлов А.А. О, Русь,— o, rus! (Леонид Андреев и адвокатура). // Биржевые Ведомости. Пг., 1915. №14779, 12 (25).04, с. 3.
Когда в России хотят наградить мелкую сошку примерно, за спасение поезда, земский начальник пишет ему: «Такого-то числа повинен ты явиться за получением 25 рублей, присужденных тебе в награду за то-то и то-то...». На чужбине деликатнее вызывают каторжника на суд.
Всякий раз, когда русская полиция разыскивает М. Горького, она пишет: «Разыскивается мещанин малярного цеха Алексей Пешков». Что такое мировая слава полицейскому участку и околоточному надзирателю!
Вымойте русского в десяти водах и надушите его,— от него за версту несет татарином.
В России все-таки лучше быть мещанином малярного цеха, чем присяжным поверенным. Можно-ли без глубокого возмущения читать историю устранения Леонида Андреева из этого сословия? В этом августе он получил казенную повестку из совета присяжных поверенных округа московской судебной палаты с извещением, что о нем назначается дисциплинарное дело за проживание в другом округе. Дело было назначено на 1-е сентября. Писатель был не то болен, не то ему было не до этих глупостей,— всю вселенную тогда захватила мировая катастрофа,— и он ответил только в октябре из больницы. Вскоре из газет он узнал, что дело не то отложено, не то прекращено. На-днях из газет же он узнал, что его решено таки отчислить, и в двухмесячный срок он должен перебраться в адвокатуру невской столицы или совсем разстаться с званием.
Позвольте огласить подлинное заявление Андреева в совет:
Хотя почин этого дрянного дела исходит, повидимому, не от самого совета, и он формально чист, как Пилат, но вся его кроткая покорность перед прокурором и это постылое, глубочайшее равнодушие к делу по существу — необыкновенно характерны! Содержа в своих темных недрах достаточное число Балалайкиных, испытавших неприятное состояние людей, не встречающих руки в ответ на протянутую руку, московские адвокаты с тупым равнодушием отчисляют от своей среды писателя с безукоризненной общественной репутацией, не делая ни малейшей попытки подняться над мертвой формалистикой! Наконец, простая вежливость не обязывала-ли совет обратиться к нему помимо казенной повестки за номером, хотя бы с двумя словами пояснения или сожаления!
Сам Андреев когда-то, еще в бытность фельетонистом шутил, что все русское отличается от иностранного очень просто,— приставкой хамо. У них трамвай, у нас хамо-трамвай, у них извозчик, у нас хамо-извозчик. И так далее, хамо-торговля, хамо-реклама и пр.
В какой же это другой стране в подобных обстоятельствах сословие не считало бы честью иметь в своих рядах писателя с мировым именем и не сделало бы все, чтобы сохранить его. В то время, как ученые и иные учреждения венчают дипломами honoris causa выдающихся людей, которых почему либо можно подвести под диплом,— сословие, именующее себя передовым, honoris causa «отчисляет», не желая соблюсти даже элементарную корректность. Как же может ответить на это Андреев иначе, как не полным уходом из сословия, создающего для русского таланта черту оседлости!
Наши выродки. // Земщина. Пг., 1915. №1984, 17 (30).04, с. 3.
«Вымойте Русского в десяти водах и надушите его — от него за версту несет Татарином».
Где это пишут, кто это пишет,— в Германии? в Австрии? Пишут Немцы для Немцев? Ошибаетесь. Это в Петрограде пишет газета на русском языке и для Русских, да и пишет-то Русский.
Что за безумное хулиганство, как это русский мог объявить своих соплеменников не в частности, а вообще по природе, какими-то вонючими азиатами, которых и в десяти водах не отмоешь от неприличного запаха? Загадка не мудреная. Пишется это в иудейской газете. Это обрезанная редакция г. Проппера без всякой церемонии заявляет свои русским читателям: Как вас не мой, а все-таки от вас за версту несет маханиной. Вот истинно иудейская расплата за то, что русские глупцы своими деньгами содержат газету Пропперу: разжиревший Иудей платит по Талмуду.
Да как же Русский мог написать такую пакость, и самого себя пожаловать в вонючие — ведь если Русские вонючи по природе,— и он вонюч, так как же, спрашиваем, Русский мог учинить такую мерзость не только над своими родичами, но и самим собой?
Как? В семье не без урода...
В было время, да может и теперь, есть особый класс кабацких пропойц, главным образом, из проворовавшихся подъячих — за «трешку» или даже за «канареечную» они позволяли себе мазать физиономию горчицей и т.п. Иудейство поизобретательнее в своих глумлениях над человеческой личностью: своим наймитам оно не мажет физиономии горчицей, а заставляет своих наймитов из русских вырожденцев самим мазать себя и своих сородичей всевозможной мерзостью. Разве это не особый смак заставить Русского оплевывать и грязнить то, что должно бы быть для него свято? Разве это не удовольствие читать, как русский «литератор» не только объявляет русских вонючими азиатами, а еще пишет далее следующее: «все русское отличается от европейского приставкой хамо». Так именно и написано черным по белому в заметке Измайлова под таким кричащим заголовком «О, Русь»!
О гнусные выродки! Не к вам ли подходит слово хам?..
Милый Сергеюшка!
Скажи, друже, состоит участником и сотрудником «Масок» вдумчивый критик Айхенвальд? Если состоит, то я усердно прошу снять мое имя.
Вообще, если захочешь отличить Россию и русское от Европы, на которую она стала похожа, как две капли воды, то прибавляй к каждому слову: хамо. Например. У них парламент, а у нас: хамо-парламент. У них наука, у нас хамо-наука. И так далее. Хамо-критика, хамо-Пробуждение (журнал), хамо-акмеисты, хамо-Аполлон (хамо-журнал), хамотрамвай, хамо-извощик, хамо-Айхенвальд (хамо-критик), хамо-Бурлюк, хамо-футуристы. И, прибавляя этот суффикс, ты без труда найдешь ключ ко всем явлениям жизни. Выколола барыня шпилькой глаз художнику в трамвае, не возмущайся, а говори: хамо-трамвай. На-днях взрывали лед на Неве и от взрыва у всех домов полопались стекла на набережной; не возмущайся, а просто говори: хамо-взрыв. Судят Прасолова — не ходи в суд, а просто подумай про себя тихонько: хамо-преступник и хамо-суд. Пишет Арцыбашев про пол, не ломай головы и не читай лекций, а коротко определи: хамо-пол.
Как ты поживаешь? — хоть бы письмецо написал.
Твой Леонид Андреев.
Другим остерегайся сообщать мое открытие, а то первые же воспользуются им хамо-хамы, и немедленно получатся: хамо-Андреев и хамо-Голоушев. Они умные.
Измайлов А.А. О, Русь,— o, rus! (Леонид Андреев и адвокатура). // Биржевые Ведомости. Пг., 1915. №14779, 12 (25).04, с. 3.
Когда в России хотят наградить мелкую сошку примерно, за спасение поезда, земский начальник пишет ему: «Такого-то числа повинен ты явиться за получением 25 рублей, присужденных тебе в награду за то-то и то-то...». На чужбине деликатнее вызывают каторжника на суд.
Всякий раз, когда русская полиция разыскивает М. Горького, она пишет: «Разыскивается мещанин малярного цеха Алексей Пешков». Что такое мировая слава полицейскому участку и околоточному надзирателю!
Вымойте русского в десяти водах и надушите его,— от него за версту несет татарином.
В России все-таки лучше быть мещанином малярного цеха, чем присяжным поверенным. Можно-ли без глубокого возмущения читать историю устранения Леонида Андреева из этого сословия? В этом августе он получил казенную повестку из совета присяжных поверенных округа московской судебной палаты с извещением, что о нем назначается дисциплинарное дело за проживание в другом округе. Дело было назначено на 1-е сентября. Писатель был не то болен, не то ему было не до этих глупостей,— всю вселенную тогда захватила мировая катастрофа,— и он ответил только в октябре из больницы. Вскоре из газет он узнал, что дело не то отложено, не то прекращено. На-днях из газет же он узнал, что его решено таки отчислить, и в двухмесячный срок он должен перебраться в адвокатуру невской столицы или совсем разстаться с званием.
Позвольте огласить подлинное заявление Андреева в совет:
«Я извиняюсь перед советом,— пишет он,— что волнения военного времени и личное нездоровье не позволили дать мне своевременные объяснения по поводу привлечения меня к дисциплинарному суду за проживание в другом округе; и в настоящее время я нахожусь в одной из петроградских частных лечебниц. По существу же дела имею честь сообщить следующее:
Юридической практики я не имею и уже 16 лет занимаюсь литературой; постоянно проживаю в Финляндии, чего требует мое здоровье и свойства моей работы, успешность которой в значительной степени зависит от условий тихой деревенской жизни. Однако, и в труде моем я не отхожу от тех начал и вопросов, которые связаны с моей принадлежностью к сословию, являющемуся одним из проводников в русскую жизнь начал справедливости и права. Так могу указать на некоторые труды свои: «Семь повешенных» — по вопросу о смертной казни; «Губернатор» — по вопросу о наказании; «Мысль» — как этюд по судебной медицине; «Христиане» — по процессу, и так далее.
«Если при наличности означенных трудов я не могу, по причинам формальным, иметь место среди помощников присяжных поверенных Москвы, я прошу совет дать мне время для перечисления моего в другой округ, буде и здесь не встретятся какие-либо препятствия».
Хотя почин этого дрянного дела исходит, повидимому, не от самого совета, и он формально чист, как Пилат, но вся его кроткая покорность перед прокурором и это постылое, глубочайшее равнодушие к делу по существу — необыкновенно характерны! Содержа в своих темных недрах достаточное число Балалайкиных, испытавших неприятное состояние людей, не встречающих руки в ответ на протянутую руку, московские адвокаты с тупым равнодушием отчисляют от своей среды писателя с безукоризненной общественной репутацией, не делая ни малейшей попытки подняться над мертвой формалистикой! Наконец, простая вежливость не обязывала-ли совет обратиться к нему помимо казенной повестки за номером, хотя бы с двумя словами пояснения или сожаления!
Сам Андреев когда-то, еще в бытность фельетонистом шутил, что все русское отличается от иностранного очень просто,— приставкой хамо. У них трамвай, у нас хамо-трамвай, у них извозчик, у нас хамо-извозчик. И так далее, хамо-торговля, хамо-реклама и пр.
В какой же это другой стране в подобных обстоятельствах сословие не считало бы честью иметь в своих рядах писателя с мировым именем и не сделало бы все, чтобы сохранить его. В то время, как ученые и иные учреждения венчают дипломами honoris causa выдающихся людей, которых почему либо можно подвести под диплом,— сословие, именующее себя передовым, honoris causa «отчисляет», не желая соблюсти даже элементарную корректность. Как же может ответить на это Андреев иначе, как не полным уходом из сословия, создающего для русского таланта черту оседлости!
Наши выродки. // Земщина. Пг., 1915. №1984, 17 (30).04, с. 3.
«Вымойте Русского в десяти водах и надушите его — от него за версту несет Татарином».
Где это пишут, кто это пишет,— в Германии? в Австрии? Пишут Немцы для Немцев? Ошибаетесь. Это в Петрограде пишет газета на русском языке и для Русских, да и пишет-то Русский.
Что за безумное хулиганство, как это русский мог объявить своих соплеменников не в частности, а вообще по природе, какими-то вонючими азиатами, которых и в десяти водах не отмоешь от неприличного запаха? Загадка не мудреная. Пишется это в иудейской газете. Это обрезанная редакция г. Проппера без всякой церемонии заявляет свои русским читателям: Как вас не мой, а все-таки от вас за версту несет маханиной. Вот истинно иудейская расплата за то, что русские глупцы своими деньгами содержат газету Пропперу: разжиревший Иудей платит по Талмуду.
Да как же Русский мог написать такую пакость, и самого себя пожаловать в вонючие — ведь если Русские вонючи по природе,— и он вонюч, так как же, спрашиваем, Русский мог учинить такую мерзость не только над своими родичами, но и самим собой?
Как? В семье не без урода...
В было время, да может и теперь, есть особый класс кабацких пропойц, главным образом, из проворовавшихся подъячих — за «трешку» или даже за «канареечную» они позволяли себе мазать физиономию горчицей и т.п. Иудейство поизобретательнее в своих глумлениях над человеческой личностью: своим наймитам оно не мажет физиономии горчицей, а заставляет своих наймитов из русских вырожденцев самим мазать себя и своих сородичей всевозможной мерзостью. Разве это не особый смак заставить Русского оплевывать и грязнить то, что должно бы быть для него свято? Разве это не удовольствие читать, как русский «литератор» не только объявляет русских вонючими азиатами, а еще пишет далее следующее: «все русское отличается от европейского приставкой хамо». Так именно и написано черным по белому в заметке Измайлова под таким кричащим заголовком «О, Русь»!
О гнусные выродки! Не к вам ли подходит слово хам?..
